Харассмент

Ей запомнилось, что в тот вечер они не принимали решений и ни о чем не договаривались, но все выходило у них так слаженно, словно они были шестеренками внутри механизма и просто не могли действовать по отдельности. Они допили коктейли, расплатились, сели в такси и поехали к Инге домой. Поднялись на второй этаж, держась за руки, зашли в квартиру. Антон повесил их пальто на крючок, они поцеловались – без суматохи и нервозности, словно проделывали все это уже тысячу раз. Двигаясь почти синхронно, они оказались у кровати и легли, одновременно потянувшись, чтобы снять одежду друг с друга. Все происходящее было наполнено такой пронзительной ясностью, что Инга не просто видела, а предвидела – она знала, куда в следующую секунду Антон положит руку или где почувствует его губы. Это не была заученная последовательность действий, какой Инга представляла себе секс на пятом году брака. Скорее, спустя несколько месяцев постоянной неуверенности, которую она испытывала с Ильей, она наконец-то ощущала взаимопонимание.

Это благостное чувство сохранялось и после – они обнимались, и Инга ни секунды не думала о том, как правильно лечь, нужно ей больше придвинуться или, наоборот, отстраниться. Все было легко. Потом Антон встал и принес с кухни воды для них обоих. Потом встала Инга, и они, сидя за кухонным столом, выпили остававшиеся у нее полбутылки вина. Потом они опять занимались сексом.

Засыпая под утро, Инга размышляла, что первый секс никогда не бывает идеален и вообще-то ничего исключительного между ними с Антоном не произошло. Однако по контрасту с той неловкостью, через которую она до сих пор раз за разом проходила с Ильей, сегодня все давалось ей так естественно, что Инга ощущала едва ли не благодарность. Она знала, что это связано не с тем, как ей было хорошо, а скорее с тем, как нехорошо ей было раньше, но все равно чувствовала себя счастливой. Спроси у нее кто-нибудь сейчас, она бы не задумываясь ответила, что влюблена.

Совесть ее молчала. Возможно, это было временно, но Инга не спешила выяснять. Завтра, она подумает обо всем завтра. Сегодня она будет только наслаждаться – за столько месяцев она заслужила такую роскошь.

Вообще-то Инга относилась к изменам строго: она считала их недопустимыми. По этому поводу у нее имелась стройная, на ее взгляд, теория, которой она с удовольствием делилась со своими мужчинами. Инга пафосно говорила, что изменять – значит в первую очередь не уважать и предавать себя: ведь очень унизительно жить в обмане. Если, заверяла Инга, для убедительности прижимая руку к груди, я когда-нибудь захочу секса с другим человеком, это будет значить, что я больше не люблю тебя, и тогда мы немедленно расстанемся.

На самом деле она лукавила: Инга не могла представить, чтобы ей просто захотелось секса. Все ее мужчины были надежно защищены от ее измен ее же собственным нелюбопытством, но она, конечно, не говорила им этого, а сами они, наоборот, склонны были ее ревновать – ведь со всеми, кто проявлял к ней интерес, Инга вела себя очень игриво.

Однако настоящая причина ее резкого отношения к изменам заключалась в другом: Инге нравилось ее моральное превосходство. Ее согревала мысль о том, какой бескомпромиссной она казалась, какую глубокую способность любить это в ней как будто выдавало. Когда ей изменил Кирилл, это оказалось в чем-то даже приятно – его поступок выгодно оттенял Ингину нравственную чистоту. Узнав об измене, она испытала скорее злорадство, чем обиду. Кирилл признался ей сам – он каялся и умолял его простить. Инга поначалу была непримирима: измена означала разрыв. Однако, расставшись с Кириллом, она с изумлением обнаружила, что получала удовольствие от его раскаяния. Следующие полгода они сходились и расставались снова – Инге нравилось подпускать Кирилла близко, чтобы иногда напоминать ему о том, какую провинность он совершил. Пока это действовало, Инге хотелось с ним быть, но когда вина Кирилла поистрепалась от постоянной эксплуатации, Ингин интерес к нему окончательно угас.

На следующее утро после встречи с Антоном она проснулась поздно. Потянувшись, неторопливо повернула голову набок и тут же застыла, увидев светловолосый затылок на соседней подушке. Пару мгновений она тупо смотрела на затылок, пытаясь понять, кто это лежит рядом, а в следующую секунду ее поглотила паника. Руки и ноги словно одеревенели. Этот ужас, впрочем, не имел ничего общего с угрызениями совести, их Инга даже не успела ощутить. В ее голове билась только одна мысль: а вдруг Илья сейчас придет? А вдруг позвонит? Нужно разбудить Антона и заставить его сию секунду уйти!