Ханский ярлык

— Преломим, преломим,— пробормотал князь Иван, более даже для себя, чем для окружающих.

Но отвечать на вызов не стал, и все стоящие на веже понимали, что было бы глупостью выскочить из крепости юному князю, которому еще и семнадцати не исполнилось и усов пока не видно, выскочить на поединок с этим широкогрудым бородачом. Ясно, что он сломает князя как тростинку.

А меж тем Акинф начал обвинять князя в трусости, что не принимает честного боя. И тут Сеня молвил громко:

— Борода с ворота, ума с прикалиток!

Все засмеялись, даже князь улыбнулся. Очень уж кстати милостник ввернул русскую поговорку.

9 С. И Мосияш — Он, между прочим, переметчик,— сказал Иван Данилович,— В мае в Москве клялся брату в верности, а ныне уж под тверским стягом в драку норовит.

С тем повернулся и пошел по лестнице спускаться вниз. Бояре последовали за ним следом. На земле князь распорядился:

— Усильте охрану у ворот и на заборолах удвойте сторожей. Пойдут на приступ, бейте сполох.

Придя во дворец, князь приказал Семену:

— Ступай на конюшню, в кузню, в ткацкую, во все клети. Отправляй всю челядь таскать на заборолы камни, чтоб бойцам было чем приступ отбивать.

Вскоре Ивану Даниловичу доложили о первом успехе неприятеля: на озере были захвачены все рыбаки со снастями и уловом.

— Ну что ж, поживем без ухи,— молвил он и, уйдя в свою светелку, достал пергамент, перо, начал писать:

«Родион Несторович! Переметчик Акинф, которого ты, наверно, помнишь, привел к Переяславлю тверской полк и, судя по-всему, намерен нас на щит брать. Рыбаков моих уже попленил, и весьма успешно. Собери-ка москвичей да зайди к нему со спины. Увидя твой стяг и услыша твои трубы, я ударю из крепости. Надо проучить их. Иван».

Потом опять вызвал своего милостника.

— Семен, кто у нас проворен и верток?

— А для чего?

— В Москву грамоту отвезти.

— Давай я, Иван Данилович,— вызвался милостник.

— Нет. Ты вон дубина какой, тебя за версту увидят. Тут нужен навроде ящерки, невеликий и проворный.

— Пожалуй, Тимку можно.

— Это который?

— Ну что на конюшне младшим конюшим.

— Где он?

— Каменья таскает на заборола, как ты велел.

— Давай его ко мне.

Тимка действительно оказался маленького роста, тонкий и, видимо, птичьего веса. Иван Данилович осмотрел его, подумал: «Сдюжит ли?», но вслух не сказал. «Сам такого просил».

— Тимофей, тебя кони не зашибали?

— Не-к.

— Ты в Москву дорогу знаешь?

— Знаю. Еще при Иване Дмитриевиче не раз езживал, да и батюшку вашего Данилу Александровича в санях важивал.

— Тебе надо срочно бежать в Москву с моей грамотой.

— Верхи?

— Лучше вершнему, но коня тебе придется самому добывать там, за стеной. Если ты на коне из крепости выедешь, тебя тут же схватят.

— Я понял, Иван Дмитриевич, захвачу с собой уздечку. А коня выкраду у них. Так?

— Так. Но гляди не попадись, грамота очень важная, передашь ее в Москве боярину Родиону Несторовичу, и пусть он с тобой ответ даст.

— А вернусь если, как в крепость попаду?

— В крепость днем не суйся. Поймают. А дня через три я велю у Владимирских ворот с заборола на ночь веревку накидывать. Ее найдешь, подергаешь, как отзовешься, тебе лестницу выбросят.

Грамоту на всякий случай зашили Тимке в пояс портков, чтоб не нашли, если поймают. Сунув за пазуху уздечку и застегнувшись до самого подбородка, Тимка ночью спустился по веревке с заборола и словно истаял в темноте. Теперь князь Иван мог лишь молиться за успех Тимкиного похода.

Семен, провожавший Тимку, долго стоял на забороле, прислушиваясь, не начнется ли переполох в лагере неприятеля, не схватят ли гонца переяславского.

— Ну что? — спросил его утром князь.

— Шума не было, наверно, прошел.

Тверской полк, окружив крепость, пожег посады и занялся зажитьем в окрестностях и одновременно подготовкой к приступу. Прямо на глазах переяславцев стали делать лестницы, плести из лозы длинные плети, которые предполагалось во время приступа закидывать на заборола. Не проходило дня без наскоков на крепость конных копьеметателей. Они издали разгоняли коней в елань, мчась на город. С ходу бросали на заборола копья и тут же отворачивали прочь. Однако переяславские лучники, подлавливая момент отворота конника, стреляли ему в спину, которая обычно была плохо защищена. Многих ранили, и некоторых смертельно. Через два дня осаждающие эту забаву оставили.

Тимка вернулся на третью ночь и сразу же был доставлен во дворец к князю. Семен вздул огонь, зажег свечи, разбудил Ивана Даниловича.

— Ну что, Тимофей, привез ответ?

— Боярин Родион велел передать на словах, что поможет обязательно.

— Когда он придет?

— Скоро.

— Ну когда скоро-то?

— Он сказал: столь скоро, что вы и чаять не будете. Только просил сразу же ударить по ним из крепости, нападения с двух сторон они не выдержат.

— Ну, это я ему в грамоте писал. Сеня, завтра с утра готовьте коней, чтоб были под седлами и гриди возле них чтоб спали и дневали, будучи оружными. Скажи, сигнал мой может быть в любой миг.

— Боярин Родион сказал, что ночью нападать не будет, потому как в темноте можно побить своих.

— Ну и отлично, пусть воины спят ночью, сторожа бодрствуют.