Ханский ярлык

Горел только княжий дворец. Из него не удалось ничего вынести. Люди выскакивали разутые, многие без порток, в общем, в том, в чем спали. Да и сам князь был не в лучшем состоянии — в нижнем белье, в сапогах на босу ногу и тоже без порток, которые хотя и захватил с собой, но где-то утерял в беготне по двору с беременной женой.

Кое-как дохромав до какой-то чурки, князь опустился на нее и, кряхтя, стал потирать ушибленную ногу. Здесь его отыскал Сысой.

— Жив, слава Богу! — воскликнул обрадованно.

— Где ты был?

— Да я кинулся было наверх к тебе, но лестница уж горела. Что с ногой?

— Да прыгнул сверху, кажись, подвернул. В горячке не заметил, а теперь вот разнылась.

— Что-нибудь удалось вытащить?

— Какой там. Сам видишь, без порток сижу. Все погорело: и паволоки, и одежда, и казна вся.

— Казну-то надо было в Спас унесть.

— Надо б было. Кто ж думал?

— Что тут думать? Сухмень все лето. Ни одного дождя.

— Да, с хлебом нынче опять туго будет. Кабы опять голод не начался. Ты не видел Аксайку? Где он? Не сгорел ли?

— Куда там. Он на конюшне где-то дрыхнет, возле коней отирается душа-то татарская.

— Я велел коней выгонять из крепости.

— Пожалуй, зря. Огонь далее не пустят, вишь, народ старается.

— Кто его знает. Улетит искорка...

— А где княгиня?

— К твоей матери отправил. Сходи попроведай, как она там... Должно, напугалась, а в ее положении сие вредно.

Сысой ушел. Князь с грустью смотрел, как огонь добрался до охлупня¹, и загорелся искусно вырезанный конек на конце его. Появился епископ Андрей, увидя князя, искренне обрадовался:

— Слава Богу, жив, Михаил Ярославич?

— Жив, отче, жив. Только на что жить теперь? Все имение сгорело.

— Имение наживешь, князь. Главное, сам уцелел. Что с ногой?

— Да вот спрыгнул, подвернул, кажись.

— У меня есть натирание из сосновой живицы. Схожу принесу.

Если конюшню и коровник, стоявшие на отшибе, как-то удалось отстоять, то все клети, пристройки около дворца сгорели вместе с ним.

К утру, когда рассвело, пожар поутих, дворец сгорел, обрушился и тлели лишь головешки. Но на пожарище соваться было опасно, под пеплом и золой еще много было жаром пышущих углей.

Вкруг князя, сидевшего на чурке, собрались ближние бояре, милостники. Советовались:

— Надо бы в лес посылать людей, рубить сосны на новый дворец.

— С сырья-то худо, пожалуй, будет,— сказал дворский Назар,— С сухого б лепш.

— А где ж его взять, сухого-то?

— А в Отрочь монастыре запасен с зимы еще. Надо с настояльцем поговорить, поди, уступит князю-то.

В монастырь «Трех отроков» за Волгу отправился Александр Маркович договариваться насчет сухого леса.

Снарядили и несколько телег ехать в лес за мохом. Лишь на следующий день стали расчищать пожарище от угля, золы и головешек. Нашли и два обгоревших скрюченных трупа — старухи ключницы и девки из поварни.

Охлупень — самая верхняя деталь крыши (конек).

А на третий день уж застучали топоры на княжьем подворье. Завизжали пилы, готовя новые хоромы для князя. Из-за Волги от Отрочь монастыря везли бревна ошкуренные и подсохшие. Из лесу навезли несколько возов моха и, раскидав, сушили его. На него, сухой, предстояло укладывать стены постройки, дабы зимой не дуло и дольше сохранялось от печей тепло в горницах.

Древоделы-плотники и мастер-городник трудились от зари до темноты. Торопились. Молодой княгине предстояло рожать, и князю хотелось к этому времени войти с семьей в свои хоромы.

Однако не успели сгоношить князю жилье к этому времени. Пришлось Анне Дмитриевне рожать своего первенца в бане по-над Волгой. Родила она крепкого голосистого мальчика, который через неделю был окрещен и назван по деду Дмитрием. И не во дворце начал жизнь, а в клети ловчего Митяя, качаясь в зыбке, в которой когда-то спал Сысой, ставший ныне крестным новорожденному княжичу.

Когда не было поблизости князя, старый Митяй подшучивал над сыном:

— Ну, парень, ты почти князь. С одним грудь одну сосал, другого с купели вынал.

— С купели епископ вынал.

— Ну и что ж? Восприемник-то ты.

В шутке отцовой была какая-то правда, льстившая Сысою, но он отшучивался в тон отцу:

— Будешь зубоскалить, велю высечь.

— И высекут?

— А то как же? Сам гришь — князь, а что князь велит, то исполнят вмиг.

Но, конечно, в душе Митяй как раз и гордился этим, что на словах вышучивал. Да и вышучивал-то скорее из-за того, чтоб лишний раз услышать, сколь высоко его сын взлетел. На цыпочках не достанешь, шапкой не докинешь.

15. «ВЕНЕЦ ЗЕМЛИ»

Урок, преподнесенный шведам на Неве князем Александром Ярославичем в 1240 году, увы, не пошел впрок. Быстро забыт был. Уже при сыновьях Невского шведы возобновили свои попытки закрепиться на невских берегах и завладеть исконно новгородскими владениями — землей корельской.

Для этого они стали строить здесь крепости, которые, едва возникнув, тут же уничтожались новгородцами.