Ханский ярлык

   — Господа новгородцы, — обратился он зычно к народу, — не сегодня завтра к городу подступит орда, она уже взяла и разрушила на Суздальщине четырнадцать городов. Никто не смог противостоять поганым. На боярском совете посоветовались мы и решили спросить совета у вас: как быть?

Хитёр был Душилович, на боярском совете решено было откупиться от орды, но попробуй скажи такое со степени. Людишки мизинные, привыкшие всё делать вперекор вятшим, обязательно что-нибудь вытворят. Вроде: «Ну и откупайтесь, раз у вас денег куры не клюют», альбо: «Вы у власти, вы у сласти, наше дело сторона».

Общее вече против шерсти чесать себе дороже станет. По шёрстке, по шёрстке дураков надо. А для того, чтоб завопили желаемое, подговорить нескольких кричать из толпы нужное. Ныне уговорили Ретишку с Данилой Писарем вопить: «Откупаться!»

Но едва Душилович испросил совета: как быть, как туг же кто-то горластый опередил подговорённых:

   — А где князь?

И мизинные, словно с цепи сорвались, заревели в сто глоток:

   — Князя! Князя давай!

Вятшие не ожидали такого поворота, не уговорились. Степану Душиловичу надо было самому на ходу придумывать увёртку. Едва утихла толпа, он хлопнул себя по ляжкам:

   — Я вам его рожу, чё ли? Нет князя. Все они ныне в и малки[139] бавятся.

Эта вольность, над которой кто-то даже гыгыкнул в толпе, дала вымолчку и возможность прорезаться подговорённым:

   — Откупаться надо-о-о!

И «стадо» мизинное дружно подхватило нужное:

   — Откупаться-а-а!

   — Ну что ж, — молвил смиренно Душилович. — Глас народа — Божий глас. Давайте приговорим, с кого сколько собирать на откуп.

И пошло-поехало:

   — По двадцать с вятших!

   — С мизинных по ногате!

   — А где он возьмёт?

   — Пусть уворует, всем так всем.

   — А с убогих?

   — С убогих не брать.

   — Как не брать? Он у храма сидит-просит, за день столь имеет, что мне в месяц не заработать.

   — Верна-а-а! И с убогих надо. Чем они лучше?

Степан Душилович слушает все выкрики, ждёт наиболее приемлемый, чтобы выделить его и поддержать, сообщив всему вечу. Конечно, по двадцать гривен с вятших — это многовато, чего уж там. А с мизинных по ногате — маловато. Наконец надоела Душиловичу эта бестолковщина, поднял руку, прося тишины. И когда площадь немного успокоилась, сказал:

   — Что нам мудрить, господа новгородцы. Ещё при Ярославе Мудром наши предки сбирали всем миром деньги на войско[140]. Давайте положим, как они тогда положили!

   — А как? По скольку? — вскричали мизинные, конечно не знавшие, что было почти триста лет тому назад.

   — Тогда наши пращуры приговорили с простого человека четыре куны...

   — Праль-на-а-а!.. — завопила толпа.

—...Со старост по десять гривен, с бояр по восемнадцать...

С пращурами вече спорить не стало. Приговорили. Тут же постановили немедленно десятским идти по дворам, сбирать приговорённые деньги, сдавать их сотским, а тем уже нести их на владычный двор и сдавать выбранным для того вятшим. Поскольку общая сумма виделась громадной, было ясно, что могут найтись шустрые, которые соблазнятся руки погреть возле кучи серебра. Таковых вече заранее приговорило к сбрасыванию в Волхов с Великого моста, то есть к утоплению. Попробуй позарься.

Деньги ещё собирались, а выборные вятшие во главе со Степаном Душиловичем и посадником Андреем Климовичем выехали навстречу поганым, начавшим уже хозяйничать на новгородских землях. Когда новгородцев доставили к шатру салтана Дюдени и они вошли внутрь, то обалдели от увиденного: князь Андрей Александрович — сын легендарного Невского — сидел на кошме бок о бок с поганым Дюденей и как ни в чём не бывало потягивал из пиалы их питьё поганское! Знали они, что он идёт с Дюденей, но чтоб вот так, едва ли не по-братски, из одной чаши с нехристем! Ужас!

Даже у речелюбивого Душиловича язык к гортани присох. Однако князь Андрей, ни капли не смутясь, молвил, словно давно ждал их:

   — Ну, наконец-то явились. А то мне уж и перед Дюденей неловко. Он рвётся вас на щит брать, а я говорю: погоди, мол, в Новгороде люди разумные. Ну, садитесь, не стесняйтесь...

Тут, видно, вспомнил князь, что не он в шатре хозяин, обернулся к татарину, спросил:

   — Ты позволишь, салтан Дюденя?

   — Позволю, — кинул тот важно.

   — Располагайтесь, — оборотился вновь Андрей к прибывшим. — Андрей Климович, ты, как старший, вот тут, а ты, Степан Душилович, вот там...

   — Старший у нас Душилович, — промямлил посадник.

   — Ну и тем лучше. Скорей договоримся, — не смутился князь, не сморгнув и глазом.

   — Ну что, уважаемый салтан, Новгород желает миром кончить твой поход, — начал Степан Душилович. — Ты уж доказал свою силу и непобедимость. Что толку, если разоришь ещё один город?

   — Х-хе-хе, — осклабился Дюденя. — Новгород десяти других стоит. Я знаю.

   — Мы же исправно выход платим, за что же на нас гроза твоя?

   — Зачем князя Андрея обижаете, друга нашего?

   — Кто ж его обижает? Мы, пожалуйста, хоть завтра его на стол великий посадим.

   — А где Дмитрий? Куда Дмитрия спрятали?

   — Нет его у нас. Истинный Христос нет, — перекрестился Степан.

Дюденя переглянулся с Андреем, тот мигнул ему едва заметно.

   — Ну и каков выкуп предлагает Новгород? — спросил татарин.