Ханский ярлык

   — Потому и пришли, что не звал, — съехидничал Душилович. — Слышали, у тебя на хвосте опять татары висят, некий Дюденя, брат хана.

   — Ну и что?

   — Как что, князь? Вон уже из Волока людишки бегут. Очередь за нами. А для орды Новгород — кусок лакомый, не какие-то там вшивые Москва или Можайск.

   — Новгород тоже виноват в этом.

   — Новгород? — удивился посадник Андрей. — Чем же мыто провинились? Вы с братом ссоритесь, а Новгород виноват.

   — Именно так и есть, — зло сверкнул глазами князь. — Мне присягнули, а тайком Андрею в уши дуть, мол, лучше б ты у нас княжил.

   — Так это же не все, отдельные которые.

   — Ну, будет спорить, — сказал Душилович. — Надо, князь, решать. Собирать ратных, вооружать и идти навстречу татарам.

   — Кому?

   — Тебе, конечно, князь, тебе. Тебе, как говорится, сам Бог велел войско снаряжать, исполчать.

   — Мне, — не то переспросил, не то подтвердил задумчиво князь.

   — Тебе, Дмитрий Александрович, как, бывало, славной памяти отец твой делал, Александр Невский.

   — Да, отец исполчал, но против кого, Душилович? Ай забыл? Так я напомню: против свеев подымал Новгород и против немецкого ордена.

   — Не всё ли равно.

   — Не всё равно, боярин, не всё равно. Отец знал: Орду силой не сломать, с ней перемогаться надо. А свеев с немцами бить можно, и он бил.

   — Так ты что, предлагаешь перемогаться с Ордой?

   — Ничего я не предлагаю. Потому как у вас есть вече, вот его и спрашивайте. Оно вон против меня как славно вопило.

   — Ну, когда это было, Дмитрий Александрович, что уж про старое поминать. А ныне вон — беда у ворот.

   — Вот-вот, у вас как беда, так: скорей к нам, князюшка, а как минет, так сразу ему на дверь кажете: ступай вон.

   — Беда не только у нас, но и у тебя ж, — напомнил посадник.

   — Вот то-то, всей Руси беда.

   — Так как? Берёшься исполчать нас? — спросил Душилович. — А? Дмитрий Александрович?

   — Дайте подумать.

   — Сколько?

   — Ну, день-два.

   — Да ты что, князь? Дюденя вот-вот в ворота постучит.

   — Ладно. Завтра скажу.

Бояре уехали в Новгород. Князь призвал к себе Антония.

   — Как стемнеет, вели запрягать. Уезжаем.

   — Куда, Дмитрий Александрович?

   — На кудыкину гору, дурак.

   — A-а, — сразу кивнул понимающе Антоний. — На Псков. Да?

   — Да, да, да.

Ему неловко было даже перед самим собой, не то что перед своим боярином, оттого и злился князь. Он, великий князь, уже второй раз вынужден улепётывать под крыло зятя псковского, князя Довмонта. Стыдно. А что делать, ежели Орда его головы желает, охотится за ним, как за волком?

Выезжали уже за полночь, сыпал мелкий снежок. Дмитрий велел привести к нему городищенского дворского, старого Никиту, помнившего ещё отца его.

   — Никита, как завтра явятся бояре, посадник и кто там ещё, передай им от меня, что у Новгорода от татар есть своё оружие. Какое? А пусть вспомнят приход Батыя.

   — Князь, но их же тогда почти никого на свете не было.

   — Но ты-то был.

   — Да я чё, тоже сопляком ишо.

   — Ничего. Захотят, догадаются.

На первых санях везли княжескую казну, там кроме возчика сидели Антоний с Феофаном. Сам князь с княгиней ехали на вторых, далее следовали с десяток саней с пожитками, продуктами и овсом для коней и около полусотни гридей в полном вооружении. Надо было беречься не столько разбойников, сколь внезапного налёта литвы, часто набегавшей на русское пограничье.

Псковский князь Довмонт, литовец, окрещённый на Руси Тимофеем, встретил тестя с искренней теплотой:

   — О-о, отец! А мы недавно с Марией тебя вспоминали. Как хорошо, что приехал, она очень волновалась за вас.

   — А что, Тимофей, вам уже известно?

   — Ну а как же? Сорока на хвосте быстро худые вести разносит.

   — Да вот... Прости. Опять приходится у тебя убежища просить.

   — О чём ты говоришь, отец, мы всегда тебе рады.

   — Я надеюсь, ненадолго, как уйдут татары, так и ворочусь в Переяславль.

   — Да живи хоть целый год. А где Иван?

   — Иван с женой к тестю убежал в Ростов. Да боюсь, Дюденя и там побывал.

   — Про Ростов не знаю, а вот в Угличе татары вроде были. Только Тверь, говорят, обошли.

   — Видать, князь Михайла в рубашке родился. Но, я мню, дальше Новгорода Дюденя не пойдёт.

   — Пусть приходит. Я в Пскове такие каменные стены построил, что никакие пороки[138] не возьмут. А на осаду он вряд ли решится.

   — Да, тем более зимой. Травы-то нет, коней кормить нечем. Да, я думаю, его новгородцы назад поворотят.

   — Думаешь, откупятся?

   — Конечно. Им это не впервой, денег у них до черта. Уж я-то знаю.

Не обнаружив на следующий день на Городище великого князя и выслушав от дворского лишь прощальный привет беглеца, взволновались вятшие люди Новгорода.

   — Вот так князь! Вот так защитничек! Когда ж сие было на Руси, чтоб князь от рати бегал.

   — А я сразу догадался, как он про отца-то сказал, мол, на татар Невский меч не подымал. Эге, думаю, и ты туда же.

   — Тут думать поздно. Надо вече созывать. Оно должно приговорить.

Ударили в вечевой колокол, сбежались новгородцы на площадь, окружили степень. Посовещались бояре, решили не выпускать посадника с речью, не ровен час, накатит на мизинных обвинить его в нежелании драться с татарами, чего доброго, и на поток приговорят. А до того ли ныне? На степень поднялся Степан Душилович.