Ханский ярлык

Княжич Дмитрий был расстроен, митрополит утешал его:

   — Не горюй, сын мой. Этих ратей на твой век хватит. Не спеши. А ныне езжай домой, кланяйся от меня великим княгиням Ксении Юрьевне да матушке твоей Анне Дмитриевне. Они, поди, уж по тебе не один рукав слезами омочили. С Богом, сынок, а я буду молиться за тебя.

С тем и отъехал из Владимира Дмитрий Михайлович. Обескураженный и сердитый. Так хотелось сразиться. И не дали.

9. БАБУШКА И «ИДОЛ»

Великая княгиня Ксения Юрьевна захворала. Сколь ни старался лечец пользовать её разными травами, она не поправлялась. И упорно твердила:

   — Это меня Митька-идол в могилу гонит. Тоже мне великий князь выискался. Это ж надо додуматься идти ратью на Новгород. У самого сопли вожжей висят, а он нате вам. Воин вылупился.

   — Но ведь он вернулся живой-здоровый, — пытался лечец успокоить больную княгиню. — И слава Богу.

   — Слава Богу? Да? Слава Богу, — чуть не плача лепетала Ксения Юрьевна. — А я из-за него, идола, три недели глаз не смыкала, исть не могла.

Любила старая княгиня «идола Митьку», души в нём не чаяла. И пока он там «ратоборствовал», она действительно и сама извелась, и других измучила. На невестку Анну Дмитриевну шумела:

   — Какая ж ты мать? Где у тебя сердце? Ребёнок пропал, а ты не чешешься.

   — Ну, что вы, мама. Никуда он не пропал. Вон Александр Маркович послал Семёна во Владимир к митрополиту, задержат они его. Обязательно задержат.

   — Господи, — всхлипывала Ксения Юрьевна. — И никому дела нет. Он, поди, там и не поест толком. А Семён-то тоже хорош, а ещё пестун называется, кинул ребёнка одного, сбежал.

   — Он не сбегал, мама. Дмитрий сам прогнал его от себя. Семён, наоборот, уговаривал его не ходить, домой воротиться.

   — Плохо уговаривал, кормилец называется. И Маркович тоже хорош, век прожил, ума не нажил.

   — Александру Марковичу нездоровится.

   — А мне здоровится? Мне здоровится? Сердце на ниточке висит. Одна за всех думай. Миши нет, всё вразнобой пошло. Митька на рать побежал, Ляксандру чуть глаз не вышибли, Константин с коня свалился, едва шею не свернул. Ты ж мать, пошто не следишь?

   — У Константина кормилец есть, — отвечала невестка. — С него за это спрос.

   — Вот и спросила б.

   — Я поругала его, он сам сильно переживал.

   — Надо не ругать было, а высечь.

   — Зачем же его ронять перед воспитанником, мама? Вон Миша однажды изругал Семёна при Дмитрии, а тот тут же перенял, И ныне Семён пытался удержать его от той рати, так он его чуть не избил. Нет, пестуна надо высить перед дитём, не унижать, мама.

   — И всё-то ты знаешь, Анна. Охо-хо. Явится идол, пусть ко мне немедля волокут. Я ему задам баню.

И едва Дмитрий Михайлович въехал на родное подворье, как конюший Митяй, принимая коня, сказал ему:

   — Беги, Дмитрий Михайлович, до старой княгини. Извелась ведь сердешная, того гляди, помрёт.

   — Что с ней?

   — Ведомо что. Тоска сердце съела.

Взбегая в терем Ксении Юрьевны по лестнице, внук прыгал через две-три ступени. Ворвался в покои её запыхавшийся, встревоженный.

   — Бабушка, что с тобой?

   — Митенька, — пролепетала старуха и даже попыталась приподняться на ложе, но не смогла. — Милый мой.

Княжич подбежал, сел на край ложа, с нежностью смотрел на дорогое лицо, изменившееся, исхудавшее, потемневшее. Выцветшие глаза княгини полнились слезами.

   — Ну что ты, бабушка. Видишь, я живой-здоровый. Не плачь.

   — Это я от радости, Митенька, — всхлипывала старуха. — Уж и не чаяла зреть тебя, вся душа изболелась.

   — Что со мной могло случиться?

   — Ой, не говори так, милый. Вон Александр Данилыч Московский намного ль старше тебя, а уж отдал Богу душу. А чаял ли?

   — Что с ним? Я не знал.

   — Сказывают, на ловах не то под вепря угодил, не то под лесину. Помер Александр, а ведь он тебе сродник.

Не сговариваясь, оба перекрестились: Царство ему Небесное. Ксения Юрьевна, едва осенив себя, протянула исхудавшие руки к внуку:

   — Дай я тебя обниму хоть, Митенька. К сердцу прижму.

Княжич наклонился, она прижала его голову к груди, целуя в маковку, шептала:

   — Милый внучек, как я скучала по тебе. Как молилась за тебя, Бог, видно, услыхал мою молитву, воротил тебя.

   — Митрополит воротил, бабушка, митрополит Пётр.

   — Ну, дай ему Бог здоровья. Чего ты там потерял, в этом Новгороде?

   — В Нижнем Новгороде, бабушка, — поправил княжич старуху.

   — А всё едино, будь они неладны, что Нижний, что Великий. Мише одни хлопоты да заботы от них, никакого прибытка.

Ксения Юрьевна долго не отпускала внука, словно боясь, что он опять исчезнет. А когда он собрался уходить, чтобы повидаться наконец с матерью, старуха попросила:

   — Митенька, о чём попрошу тебя, пожалуйста, в эти дни не уезжай никуда, ни на ловы, ни на рыбалку. А?

   — Почему, бабушка?

   — Так ведь я вот-вот помереть должна. Хочу, чтоб хоть ты при мне был.

   — О чём ты говоришь, бабушка? Ты ещё поправишься. Отца дождись хоть.

   — Нет уж, видно, Мишеньку не дождаться мне — Опять на глазах её явились слёзы. — Хорошо хоть, тебя увидела, Митенька. С матерью повидаешься, пришли ко мне её. Наказать кое-что надо, а то забуду.