Хамелеонша

Тяжелые ладони буквально пригвоздили меня к земле, обездвижив. Я не заметила, как сама задержала дыхание, наблюдая за вульписом и слушая шелестящий голос, от которого приподнялись волоски на шее. Спина горела жгучими мурашками, невыносимо хотелось передернуть лопатками.

— Но он вовсе не умер, — продолжил рассказчик, — а лишь затаился до подходящего момента, и может лежать так о-о-очень долго, выжидая часами, даже сутками, если потребуется, но такого обычно не требуется, добыча не заставляет себя ждать.

Как по волшебству, качнулась ветка, и с ближайшего деревца на землю спланировал падальщик, приземлившись в паре шагов от лже-мертвеца.

— И вот появляется первый смельчак, — усмехнулся Бодуэн, обдав шею горячим дыханием.

Мысли то метались мошкарой, то текли клейкой патокой. Он не должен стоять так близко, не должен слышать, как колотится мое сердце, и учащается дыхание! Мышцы шеи и плеч окаменели от напряжения, но я не могла заставить себя пошевелиться, чтобы сбросить обжигающие ладони, от которых растекался тревожащий жар, переходящий в озноб.

— Он недоверчив, — мужская рука скользнула наверх, задев кончиками пальцев скулу, и аккуратно заправила мне за ухо прядь, — жизнь научила его не доверять никому и ничему, в особенности своим глазам. Поэтому он не торопится приближаться, хочет сперва проверить. — Птица с черными лоснящимися перьями, повертевшись вокруг зверька, подскочила, ударила его длинным загнутым книзу клювом и снова отпрыгнула на безопасное расстояние. — Но вульпис прекрасно знает правила игры, поэтому позволяет добыче это сделать. Один раз, второй, даже третий… — Я чувствовала взгляд Бодуэна, но сама смотрела только вперед широко распахнутыми глазами, не позволяя себе даже моргать. Птица снова цапнула зверька, однако на сей раз уже не отскочила. — Бодуэн легонько сжал мое плечо, погладив большим пальцем основание шеи. — Постепенно она убеждается, что враг действительно повержен. И когда окончательно успокаивается и собирается приступить к пиру… — Падальщик щелкнул клювом и потянул рыжий мех…

Тут доселе мертвый зверек одним молниеносным движением извернулся и с хрустом вгрызся в птицу, прижав лапой трепыхающееся крыло.

— Добыча и охотник меняются местами, — закончил Бодуэн, убрал ладони и отступил на шаг.

Но я осталась стоять неподвижно, с бешено бьющимся сердцем, не в силах оторваться от разворачивающейся на краю поляны маленькой трагедии, свидетелями которой были лишь мы двое, да это бездонное небо над головой. Шуршала трава, щелкали зубы, хрустели кости и перья. Казалось, это в меня сейчас вонзаются острые клыки, и из меня выдирают куски плоти вместе с отчаянным криком. Птица попалась на редкость сильная, раз или два ей почти удалось сбросить хищника. Но только почти. Последний рывок, и жертва перестала дергаться.

Лишь тогда вульпис выпустил добычу, деловито встряхнулся, разметав присохшие к шерсти куски глины, и неторопливо приступил к ужину.

Я наконец повернулась к Бодуэну. Серые глаза мерцали в сгущающихся сумерках.

— Есть в этой схватке нечто завораживающее, не правда ли? — произнес он хрипло резонирующим голосом, словно и у него в горле пересохло.

Возня мгновенно прекратилась. Вульпис замер, заметив нас. По-кошачьи сверкнул огромными зелеными глазищами, пригнулся к земле, угрожающе рыча, и начал отступать к кустам, подгребая за собой когтями добычу, которую жаль было бросать.

— Подзовите его, — дерзко велела я. — Хочу рассмотреть вблизи.

— Не боитесь? — Стальная радужка вспыхнула, раскалившись добела, и вульпис застыл на месте.

Я растянула губы в улыбке.

— Брат говорит, хищникам нельзя показывать страх.

— Равно как и дразнить их, — медленно улыбнулся Бодуэн в ответ.

Ненавидь я его чуть меньше, померла бы от ужаса: вид у него сейчас был поистине пугающий. Сумерки наполовину скрадывали рослую фигуру, на лицо падала тень от дерева, зато глаза мерцали жуткими бельмами, как у слепой нежити. Но два таких сильных чувства во мне не помещались, и первое победило, кровь бурлила.

Я отвернулась к вульпису. Зверек был уже на полдороге, временами с сожалением оглядываясь на такими трудами захваченную добычу, но продолжал шажок за шажком приближаться ко мне, одновременно взрывая лапами землю, словно его волокли за шкирку. Под конец полз уже на брюхе, прижав уши и мучительно жмурясь.

— Не делайте ему больно, просто держите. — Я присела на корточки, разглядывая хитрого охотника. В изумрудных глазах злость и страх мешались с любопытством и, как мне показалось, уязвленной гордостью.

Я подняла глаза на регента.

— Он кусается?

— Как и любой зверь при угрозе, — кивнул Бодуэн. — Но можете не опасаться, я придерживаю.

К измазанной птичьей кровью мордочке прилипло несколько перьев. Я аккуратно сняла их, и вульпис с рычанием отшатнулся, а потом принюхался к руке и лизнул. Перевернув её ладонью кверху, я обнаружила ранку. Во время рассказа я крепко стискивала кулаки, позабыв о сорванной колючей травине.

— А людей едят?

— Нет, но человеческая кровь их привлекает.

Запустив руку в мех, я схватила зверька за шиворот и попросила:

— Отпустите его.