Хамелеон

— Ты говоришь серьезно? — Жермен смотрел на меня со странной усмешкой, — Представь, не день, не месяц и даже не год — всю жизнь… Ты бы этого хотела?

— Пока не знаю, — я не могла понять, что именно он хочет услышать в ответ, — но не понимаю, почему ты воспринимаешь это как трагедию! Это так страшно — провести со мной всю жизнь?

— Дело не в тебе. Мы просто слишком разные люди.

— Слишком разные, но раньше мы прекрасно понимали друг друга!

Жермен молчал и отводил взгляд. Он как будто отстранился от меня. Я не могла понять почему, но знала его достаточно хорошо, что бы не заметить то, что он пытался скрыть.

— Тебе как будто нравится делать себе больно. Ты не веришь мне? Что ты для меня не просто прихоть?

— Делиз, нет, — я загнала его в угол, — Скорее себе.

— Отлично. Значит ли это, что я для тебя просто очередная любовница? Мне почему-то казалось иначе. Или это не так?!

— Делиз, разумеется, ты значишь для меня гораздо больше, несравненно больше, но тебе лучше не спрашивать объяснений дальше, я просто тебе не отвечу!

Спорить было бессмысленно. Жермен решительно поднялся, собираясь уйти.

— Ненавижу, когда ты так делаешь.

— Как? — он все-таки обернулся.

— Поворачиваешься ко мне спиной.

— Делиз, не обижайся, но я не хочу это обсуждать, — Жермен, конечно извинился, но тон по-прежнему был не преклонен.

Кажется, я поняла, в чем дело, и решила проверить.

— Хорошо. Знаешь, — между делом продолжила я, — твое досье…

— Да?

Его голос вдруг стал ка?ким-то выцветшим…

— Не бойся! Я не стала его открывать, — я не собиралась его мучить, — не думаю, что я была бы сильно потрясена. Мне кажется, ты не способен на низость.

Жермен улыбался, черт побери, — закусив губу, и не мог остановить взгляд на чем-нибудь одном. Справился он с собой довольно быстро.

— Ты слишком хорошо обо мне думаешь! Я не идеал, не совершенство, просто человек. Далеко не самый безупречный…

— Я тоже! Но я вывернулась перед тобой наизнанку. Нет ничего, чего бы ты не знал обо мне! А ты по-прежнему темная лошадка!

— И что же ты хочешь узнать обо мне?

— Все.

— Это не интересно!

— Жермен, для жиголо у тебя слишком много комплексов!

— Если бы у меня их не было, мы бы вряд ли были бы вместе!

Я была вынуждена согласиться с этим. Меня действительно привлекала в нем именно непоколебимая ясность мысли, необъяснимая чистота сердца. Ирония судьбы — последний рыцарь Грааля обслуживает богатеньких баб!

— Я не буду больше на тебя нападать. Но… ты мне дорог… и мне невыносимо думать, что ты не доверяешь мне… и… что однажды мы разойдемся в разные стороны.

Жермен уже обнимал меня, шепча:

— Делиз, у меня нет никого дороже тебя… что я говорю… у меня вообще нет никого кроме тебя! Что бы не случилось, это останется так!

Он не шутил больше. Не обещал. Но одна эта фраза стоила больше, чем самые пылкие признания.

И я смирилась со всеми его странностями и недомолвками, как раньше смирилась с его репутацией.

Разве не высшая ценность в том, что бы принимать человека таким, каким он есть?

* * *

Утро. Раннее-раннее, только птички поют. Этакая благодать. Я сидела в ванной комнате и остервенело комкала платочек.

Плюс — минус. Минус — плюс. Ну и что теперь делать? Как глупо, как безнадежно и безответственно глупо! Попасться, как пансионерка католической школы!

В принципе, ничего необычного не случилось, ведь мой организм никогда не напоминал часы, а в последнее-то время, благодаря расшатанным нервам, и вовсе выкидывал коленца. В общем, мой врач, говорил, что так бывает. Поэтому забеспокоилась я только тогда, когда пошла четвертая неделя задержки.

И вот результат. Что теперь делать?!

Мало по малу мне удалось выровнять пульс, в звенящую пустотой голову проникла мыслишка, что я сижу здесь уже довольно долго. Я вернулась в постель.

— Делиз? Что-то случилось? — Жермен поднял голову от подушки, сегодня он был у меня.

Его манера просыпаться внезапно и сразу сейчас заставила меня вздрогнуть.

— Нет, ничего. Спи, еще рано.

Дальнейшие несколько дней стали серьезным испытанием. Как скрыть очевидное от всегда чуткого к малейшим переменам Жермена?

— Делиз, с тобой все в порядке? — он смотрел на меня чересчур пристально.

— Да. А что?

— Ничего, — ответ получился не менее натянутым, — Ты ничего не хочешь рассказать?

— Нет.

В горле застрял кусок льда, но я умудрилась сказать это совершенно небрежно. Прежде, чем вываливать на него эту новость, надо было разобраться самой.

Жермен не стал настаивать, у него кружилась голова, и ломило виски.

Через неделю он уехал. Я сидела одна и обгрызала ногти, как в ранней тревожной юности. Я не знала, хочу ли я сама этого. Но главное, я прекрасно помнила, насколько серьезно Жермен относится к детям, и могла представить себе его реакцию на подобное известие. Точнее совсем не могла, только знала, что он вряд ли будет в восторге.

Визит к врачу в Тьерри не просто подтвердил то, что я уже и так знала, а припечатал мраморной плитой. Доктор был старенький, и очень чувствительный: он подробно описал пациентке сам процесс и возможных последствий аборта…

Я понемногу впадала в панику.