Хакерская этика и дух информационализма

Захваченные этим вихрем и обойденные глобальными сетями капитала, технологии и информации, национальные государства тем не менее не тонут, вопреки предсказаниям пророков глобализма: они адаптируют свое устройство, сами превращаясь в сети. С одной стороны, они создают надгосударственные и межгосударственные властные институты, часть которых отличаются тесной интеграцией, как Европейский союз, другие достаточно свободны, как НАТО или НАФТА (Североамериканская зона свободной торговли), третьи накладывают на своих членов асимметричные обязательства, как, например, Международный валютный фонд, навязывающий логику глобального рынка развивающимся экономикам.

Но в любом случае политический суверенитет распределяется между различными правительствами и организациями. С другой стороны, в большей части мира происходит процесс политической децентрализации, с передачей полномочий от общенациональных органов власти к региональным и местным правительствам и даже к неправительственным организациям, в рамках согласованных попыток усилить легитимность и повысить гибкость внутренней политики. Параллельное усиление наднационального и местного уровней порождают новую форму государства – сетевое государство, которое, кажется, имеет наибольшие шансы выдержать шторма сетевого общества.

Откуда взялось это сетевое общество? Каков его исторический генезис? Оно выросло из случайного совпадения трех независимых феноменов последней четверти двадцатого столетия.

Первый из них – революция информационных технологий, ключевые компоненты которой появились одномоментно как новая технологическая парадигма в семидесятые годы (сеть Arpanet, 1969; изобретение интегральных микросхем, 1971; персональный компьютер, 1974–1976; рассылки Usenet, 1979; революция программного обеспечения: код UNIX разработан в конце шестидесятых, выпущен в 1974-м; семейство протоколов TCP/IP разработано в 1973–1978-м; рекомбинантная ДНК, 1973).

Вторым трендом был процесс социоэкономической реструктуризации двух конкурирующих систем, капитализма и госэкономики, каждая из которых столкнулась с вызванным внутренними противоречиями масштабным кризисом – капитализм в 1973–1975-м, а государственная экономика – в 1975–1980-м. Обе системы ответили на кризис новой государственной политикой и новыми корпоративными стратегиями. Капиталистическая перестройка сработала. Реструктуризация государственной экономики провалилась из-за характерной для нее неспособности интернационализироваться и использовать достижения революции информационных технологий, как показано в нашем с Эммой Киселевой исследовании краха Советского Союза. Капитализм преодолел структурный тренд к безудержной разрушительной инфляции с помощью информационной продуктивности, дерегулирования, либерализации, приватизации, глобализации и развития сетей, обеспечив экономическое обоснование сетевого общества.

Третий стоящий у истоков нового общества тренд был культурным и политическим и относился к ценностям, родившимся в социальных движениях конца 1960-х – начала 1970-х годов в Европе и Америке, с некоторыми отдельными проявлениями в Японии и Китае. Это движения были чисто либертарианскими, хотя движение феминисток и движение в защиту окружающей среды и расширили понятие свободы до фундаментального вызова институтам и идеологии патриархата и продуктивизма. Эти движения действовали в сфере культуры, так как не стремились к государственной власти (в отличие от своих предшественников в том же веке) или перераспределению благосостояния. Вместо этого они действовали в категориях опыта и отвергали установленные институты, призывая к новому смыслу жизни и, как следствие, к пересмотру социального договора между личностью и государством и между личностью и миром корпораций.

Три этих феномена возникли независимо друг от друга. Их историческое совпадение оказалось случайным, как и их сочетание, специфичное для каждого конкретного общества.

Вот почему скорость и характер процесса перехода к сетевому обществу различаются в Соединенных Штатах, Западной Европе и во всем остальном мире. Чем глубже укоренились институты и правила индустриального (или доиндустриального) общества, тем труднее и медленнее идет трансформация. Я не даю моральных оценок различным путям перехода к сетевому обществу, ибо оно не похоже на землю обетованную информационной эпохи. Это просто новая специфическая социальная структура, чье влияние на благосостояние рода человеческого не определено. Все зависит от контекста и процессов.