Хайди

– Это какой-то необычайно солнечный год. Значит, травы нальются особой силой. Следи, полководец, как бы твои скакуны не разбуянились от такого хорошего корма!

На это Петер отважно замахивался своей хворостиной, и на лице его отчётливо читался ответ: «Ну, я им тогда покажу!»

Так пролетел зеленеющий май, и наступил июнь с его ещё более тёплым солнцем и долгими-долгими днями, которые выманивали на свет все альпийские цветы, и те блестели и пылали вокруг, наполняя воздух сладким ароматом. Уже и этот месяц близился к концу, когда однажды утром Хайди выбежала из хижины, покончив там со всеми утренними делами. Она хотела быстренько сбегать в свой любимый ельник, а потом пробежаться наверх, чтобы посмотреть, не распустился ли большой куст золототысячника, цветы которого были так прекрасны в пронизывающем свете солнца. Но, когда Хайди хотела обежать хижину, она вдруг вскрикнула так, что Дядя даже вышел из своего сарая, чтобы посмотреть, что стряслось.

– Дед! Дед! – вопила девочка не помня себя. – Иди сюда! Иди сюда! Смотри! Смотри!

Дедушка подбежал, и его взгляд проследил за протянутой рукой взволнованного ребёнка.

По тропе, ведущей к альму, следуя её изгибам, вилась причудливая процессия, какой здесь никогда не было видано. Впереди двигались двое мужчин, неся паланкин, на котором восседала юная девушка, завёрнутая в несколько платков. За ними в горку поднималась лошадь, осёдланная импозантной дамой, оживлённо поглядывающей по сторонам и беседующей с молодым проводником, шагающим рядом. Позади них молодой парень толкал пустое кресло-каталку, потому что больную, которой принадлежало это кресло, надёжнее было транспортировать на паланкине. Завершал процессию носильщик, нёсший на заплечной подставке столько одеял, пледов и меховых шкур, что они громоздились выше его головы.

– Это они! Это они! – кричала Хайди, подпрыгивая от радости.

Это действительно были они. Вскоре вся процессия добралась наверх. Носильщики поставили паланкин на землю. Хайди подбежала, и обе девочки вцепились друг в друга в радостном приветствии. Тут неспешно сошла со своего коня бабуня. Хайди подбежала и к ней, и бабуня нежно обняла её. Потом повернулась к Дяде Альму, который шёл ей навстречу, чтобы сказать «добро пожаловать». Приветствие не было скованным, потому что оба по рассказам Хайди знали друг друга так хорошо, будто были знакомы с незапамятных времён.

Сразу же после первых слов бабуня сказала с большим оживлением:

– Мой дорогой Дядя, какая замечательная у вас усадьба! Кто бы мог подумать! Да вам и король какой-нибудь мог бы позавидовать! А как выглядит моя Хайди! Как неувядающая розочка! – продолжала она, привлекая девочку к себе и гладя её по румяным щекам. – А что за великолепие вокруг! Что ты на это скажешь, Клерхен, дитя моё, что ты на это скажешь?

Клара смотрела вокруг с полным восхищением. Ничего подобного она не видела за всю свою жизнь и даже не подозревала, что такое может быть.

– О, как здесь красиво! О, как здесь красиво! – восклицала она раз за разом. – Я и представить себе не могла. О, бабуня, я бы хотела здесь остаться!

Дядя тем временем подкатил кресло-каталку, взял с подставки носильщика несколько платков и постелил их на кресло, а потом подошёл к паланкину.

– Если мы посадим дочку на её привычный стул, ей будет лучше, в паланкине жестковато, – сказал он, но не стал ждать чьей-либо помощи, а мягко поднял больную Клару своими сильными руками с плетёного сиденья и осторожно усадил в кресло. Потом укрыл пледом её колени и так удобно установил её ступни на подножку, как будто всю жизнь только и делал, что ухаживал за людьми с больными конечностями.

Бабуня смотрела на его действия с изумлением.

– Мой дорогой Дядя, – наконец промолвила она, – если бы я знала, где вы обучались уходу за больными, я бы немедленно отправила туда на обучение всех сиделок, с какими мне приходилось иметь дело. Как такое возможно?

Дядя улыбнулся.

– Это не от обучения зависит, а от опыта, – ответил он, но на его лице, несмотря на улыбку, лежала тень печали.

Перед его взором возник скорбный облик одного человека из давнего прошлого, который так же когда-то сидел в кресле-каталке; он был изувечен настолько, что едва мог шевелить конечностями. То был его командир, которого он на Сицилии после ожесточённой битвы нашёл израненным и вынес на себе и который потом, до самой своей смерти, признавал только его одного около себя, не терпев никаких сиделок. Вспомнив прошлое, Дядя вдруг почувствовал, что отныне это будет его делом – ухаживать за больной Кларой и оказывать ей все услуги, которые облегчили бы её положение и с которыми он хорошо справлялся.

Ярко-синее безоблачное небо сияло над горной хижиной и над елями, простираясь далеко за высокие скалы, которые поблёскивали серыми выступами. Клара не могла насмотреться, она была полна восхищения всем, на что падал её взгляд.

– О, Хайди, если бы я могла ходить – здесь, вокруг дома и под елями! – с тоской воскликнула она. – Если бы я могла вместе с тобой любоваться всем тем, что давно знаю, но ещё никогда не видела!