Хайд

– Погоди! – воскликнул Хайд, но его сознание уже покинуло тело девушки, а в собственное еще не вернулось. Мир вокруг вдруг вспенился и запузырился, повергнув капитана в замешательство, а когда он понял, что находится теперь в теле повешенного и голова его ушла под воду, хотел закричать, но в мертвых легких не было воздуха.

Хайд проснулся.

Он сидел на кровати и пытался вдохнуть. Ему это удалось, и он еще несколько мгновений приходил в себя, собирался с мыслями, вглядываясь в тени своей спальни, прислушиваясь к отдаленному стуку лошадиных подков и обитых железом колес по булыжной мостовой, рассматривая геометрические узоры, вычерченные на полу спальни лунным светом, пробивавшимся в щели между занавесками на окне. Дрожащими пальцами ощупал лицо, могучие руки и плечи, убеждая себя, что окончательно вернулся в собственное тело.

И, только вполне удостоверившись, что он пребывает в реальном мире и бодрствует, Хайд встал с кровати, подошел к секретеру и, пока сон, вызванный ночным припадком, не улетучился из памяти, принялся записывать свои видения в блокнот.

Глава 7

Одно из последствий ночных галлюцинаторных приступов заключалось в том, что Хайд из-за них лишался как нормальной продолжительности, так и качества сна. Это означало, что весь следующий день он, как правило, проводил на ватных ногах и с туманом в голове, в котором медленно ворочались обрывки мыслей. Подобное состояние усугублялось странной отрешенностью – его одолевало чувство нереальности происходящего и разрыва с миром яви. В такие дни действительность казалась Хайду иллюзорной, фальшивой, словно он провалился на другой уровень сновидений.

Порой сны полностью изглаживались из его памяти, оставляя лишь смутные впечатления, как будто на горизонте бодрствующего сознания зависали едва заметные перышки от проплывших и растворившихся в небе облаков. Но иногда причудливые картинки из ночных кошмаров сами собой вспыхивали перед мысленным взором, поразительно яркие и живые.

Время от времени Хайд даже сомневался в истинном существовании мира вокруг него – он видел предметы и людей или вспоминал об увиденном и не мог с уверенностью сказать, происходило ли это на самом деле, или ему опять пригрезились призраки, наколдованные его искалеченным припадками разумом.

Однажды Портеус уже растолковывал ему природу таких побочных эффектов – мол, это называется послеприпадочное состояние, и обычно оно длится несколько минут, максимум час, но в редких случаях, как у Хайда, может затягиваться после эпилептических приступов и на весь день.

Хайду казалось, что Портеус вполне компетентен в предоставляемых ему разъяснениях по поводу недуга, а вот с лечением дело у него обстоит хуже. Капитан принимал прописанные Портеусом препараты – микстуру и пилюли – уже полгода, и никаких улучшений самочувствия не наблюдал. Наоборот – он мог бы поклясться, что его симптомы, особенно провалы в памяти, проявлялись чаще и стали более продолжительными. Однако когда он делился своими сомнениями с Портеусом, тот лишь вносил незначительные изменения в состав микстуры, от которой по-прежнему не было никакого толка.

В ожидании действенного лекарства Хайд всеми силами старался скрывать свое ментальное расстройство – прежде всего ту самую заторможенность и помутнение сознания после ночных припадков – от подчиненных и начальства. Оставалось надеяться, что, если кто-то заметит его апатию и рассеянность, все будет списано на бурную ночь и похмелье. При этом Хайд понимал, что такое объяснение все же не слишком правдоподобно, ибо он успел заслужить в полиции города Эдинбурга неколебимую репутацию трезвенника.

Сейчас, готовясь начать рабочий день, Хайд никак не мог выбросить из головы эпизоды вызванного припадком бредового сна. Лишь один образ остался в памяти темным пятном – истаял полностью, но не давал покоя, как зуд, который невозможно унять. Хайд отчетливо видел девушку во сне, его сознание пребывало в ее теле, облик ее был знаком ему в мельчайших подробностях. Но теперь, как ни старался, он не мог вспомнить ее лицо.

Зато другие образы из сна являли себя во всех деталях, и, помимо прочего, капитан не забыл о сделанном во сне открытии относительно самой сути убийства повешенного над рекой человека. Эдвард Хайд вырос на легендах о кельтском мире сверхъестественного – их рассказывала на ночь родная мать. Легенды в ее интерпретации составили основу богатого полотна, которое соткалось в детском сознании, а затем, когда повзрослевший Хайд увлекся изучением этой темы, узоры на полотне дополнились новыми деталями. Так почему же он, человек, прекрасно знакомый с кельтскими легендами и обычаями, лишь во сне разобрался, что к чему? Почему лишь в бреду припадка ему открылась связь между повешенным с реки Лейт и древним обрядом тройственной смерти?

Эта мысль растревожила его и одновременно утешила. Возможно, Сэмюэл Портеус был прав, когда предположил, что его потерянные воспоминания надо искать в том же потустороннем царстве, в иномирье, куда переносят его сознание ночные приступы.