Хафиз и султан

Он показал на Али. Свиту градоначальника составляли два молодых человека. Это были отпрыски знатных семей Тебриза. Низам ад-Дин спешился, бросил поводья, которые принял подбежавший гулям. Несмотря на предложение прогуляться (что предполагало неспешную ходьбу), раис шел скорым шагом. Али едва поспевал за ним. Со стороны могло казать, что слуга, как и полагается, идет, держась позади своего господина. Впрочем, так оно наверняка и казалось. Рядом с щегольски одетым градоначальником, он выглядел оборванцем, хотя до этого ему казалось, что он одет скромно, но со вкусом. «Скажу тебе по секрету, – говорил Низам ад-Дин, слегка повернув голову в сторону отстающего Али, – дядя доволен тобой, он утверждает, что давно у него не было такого порядка в бумагах». Только теперь, идя рядом с градоначальником, Али увидел воочию, каким авторитетом пользуется Низам ад-Дин. Не было человека, который, попавшись навстречу, не приветствовал бы его радушно. В Байлакане, родном городе Али, при виде тамошнего раиса люди прятались в ближайшие подворотни, лишь бы не попасться ему на глаза. Улица пустела на глазах, как только он на ней появлялся.

– Я же сказал им, чтобы шли по своим делам, – заметил Низам ад-Дин. – Так нет, все равно за нами увязались.

Али оглянулся и увидел давешних спутников раиса, которые шли за ними на некотором расстоянии, стараясь не попадаться на глаза.

– Шамс ад-Дин приказал им не оставлять меня одного, – продолжал Низам ад-Дин. – Ачто со мной будет? Это мой город. Я в любое время могу поднять восстание против хорезмийцев, но дядя против этого. Он говорит, что султан Джалал ад-Дин – это наименьшее зло. Город сдал не я, а эта стерва Малика-Хатун. Дал Бог правителей, муж пьет без просыпу, а жена рога ему наставляет. А ты как считаешь? Дядя говорит, что ты малый смышленый.

– Вы о чем, о Малике-Хатун или о хорезмийцах? – спросил Али.

– И о том, и о другом.

– Я не знаю, – признался Али.

– А о чем же ты думаешь?

Вообще-то Али думал о дочери Шамс ад-Дина, но предпочел раису в этом не признаваться. Тем более что девушка приходилась ему двоюродной сестрой.

И, кто знает? В Азербайджане браки между кузенами – обычное дело. Они шли через рыночную площадь, где царила обычная для середины дня сутолока. На базаре было много хорезмийцев. Они бесцельно слонялись меж торговых рядов, напоминая гончих псов, которым не дают награды за загнанную дичь. «Видишь, кружат стервятники, – процедил Низам ад-Дин сквозь зубы, – высматривают, чем поживиться». Словно в подтверждение его слов послышались возбужденные голоса. В соседнем ряду их глазам представилась следующая картина. У лавки шорника стояли трое хорезмийцев, один из них, судя по головному убору – расшитой серебряной лентой войлочной шапке – был висакчи-баши [63]. Он держал в руках седло, с другой стороны в седло вцепился шорник и пытался вырвать его. Но хорезмиец держал крепко. «Подойдем, посмотрим», – сказал Низам ад-Дин и направился к лавке. Али следовал за ним. «В чем дело, что тут происходит»? – спросил, подойдя раис. Обрадованный появлением градоначальника, шорник приветствовал их и возмущенно сказал: «Вот он, раис, не хочет деньги платить за седло». «Почему? – осведомился Низам ад-Дин. – Всякий товар стоит денег. Или у вас в Хорезме по-другому было? Я к тебе обращаюсь, чужеземец». Висакчи-баши оглянулся, смерил недоуменным взглядом вопрошавшего и в свою очередь спросил:

– А ты кто такой? Что ты лезешь, куда тебя не просят?» Двое его спутников, с улыбкой наблюдавшие эту сцену, посуровели и, взявшись за рукояти сабель, подошли вплотную к Низам ад-Дину. Хорезмийы, в отличие от них, были вооружены. Люди Низам ад-Дина, уже не скрываясь, приблизились к ним. Окружающие с любопытством наблюдали эту сцену. Тут Али увидел, что через лавку в соседнем ряду находится мастерская оружейника и бросился к ней.

– Кто я такой? – переспросил Низам ад-Дин. – Я раис этого города, главный здесь.

– Не знаем никакого раиса, у нас свое начальство, – вызывающе сказал висакчи-баши, а двое других захохотали.

– Меня назначил хорезмшах, – сказал Низам ад-Дин. – Не думаю, что ему понравится ваше мародерство.

Упоминание хорезмшаха произвело впечатление.

– Мне седло нужно, – глухо сказал хорезмиец, – мое совсем развалилось, я всю Индию на нем проехал, а деньги завтра занесу – завтра нам жалованье выдадут.

– Отдашь в долг? – спросил Низам ад-Дин у шорника.

– Они всегда так поступают раис. Берут якобы в долг, а деньги не приносят, еще никому не заплатили. Закир, сосед мой, пошел к ним в лагерь требовать деньги за товары и не вернулся. Говорят, убили его там. Не дам в долг.

На щеках раиса заиграли желваки.

– Верни седло, – сказал он хорезмийцу.

Висакчи бросил седло на прилавок и плюнул на него.

– Ничего, – угрожающе сказал он, – мы еще посмотрим.

После этого хорезмийцы ушли.

– Спасибо, раис, – поблагодарил шорник. – Дай Бог тебе счастья и долгой жизни, выручил ты меня.

– Торгуй спокойно, – ответил Низам ад-Дин.

– А вы откуда взялись? – спросил Низам ад-Дин у своих провожатых. – Я же вас отпустил.