Сенявину не довелось ознакомиться с откровениями императрицы о дальнейших ее планах, но явно императрица проявила и мудрость, и знание дел на Южных приморских рубежах России, и заинтересованность в будущем, чтобы дать возможность без помех крейсировать у Босфора русским кораблям. И явно взяла под свою опеку Донскую экспедицию.
Все эти оттенки внимания императрицы сразу заметили в Адмиралтейств-коллегий. С недавним вступлением Чернышева в должность вице-президента оживилась деятельность Морского ведомства, что не преминул засвидетельствовать и Сенявин. «Я как много радуюсь тому, что все, как мне кажется, по Адмиралтейст-ву преобратилось из дремлющего в бодрственное, из упадающего в восставшее».
На первых порах Чернышеву приходилось туго. Адмирал Мордвинов, обидевшись, устранился от дел. К чести Чернышева, оставшись без помощника, он первым делом ссудил на нужды флота из личных средств 75 тысяч рублей «по случаю недостатка денег…»
А на Дону с большим напряжением трудились мастеровые и моряки, воплощая в жизнь замыслы своего флагмана. Сенявин без устали следил за работами на верфях. На две верфи в Икорце и Павловске приходился один мастер. Близилась весна, и он радовался первым удачам. С Икорецкой верфи, неподалеку от Воронежа, рапортовал в Петербург: «Успех в строении судов по состоянию времени и людей идет так, что больше требовать кажется мне от них не можно, в чем могут свидетельствовать спущенные на воду суда… всего спущенных судов на воду, кроме нынешнего и машины с понтонами, 5, сверх того, уже на воде состроенных шлюпок 10, палубных 2, 8-весельных — 8, ялботов 12, прочие же суда в Павловске обшивкою внутри и снаружи одеты, выконопачены и к спуску приготовлены… а на будущей, если… вода помешательства не сделает, уповаю спустить все».
Прошел лед, и вниз по Дону, пользуясь половодьем, двинулись полтора десятка судов. Все они были без пушек, рангоута и тяжестей, чтобы миновать мелководное устье. До Азова дошли благополучно, начали преодолевать мелководную дельту, чтобы следовать в Таганрог. Перед отходом Сенявин собрал командиров. Как и заведено на всех верфях, судно, пока находится на стапелях, именуется под номером. После спуска на воду приходит время дать судну имя и надписать его на борту.
Приказ о наименовании Сенявин зачитывал сам:
— Прам нумер первый, командир лейтенант Ушаков.
— Есть, ваше превосходительство, — неторопливо вышел вперед Федор Ушаков.
— Отныне ваш прам именуется «Гектором», — с некоторым пафосом произнес вице-адмирал, и скупая улыбка озарила его истомленное заботами и болезнью лицо.
— Следовать в Новопавловск!
— Есть, будет исполнено! — так же неторопливо, но твердо ответил Ушаков.
— Прам нумер второй! Командир капитан-лейтенант Шаховской.
Нил Шаховской вразвалочку сделал шаг вперед.
— Отныне ваш прам именуется «Парисом»!
— Есть!..
Приказом определялись названия для прамов — «Лефеб», «Елень», «Троил».
Затем объявил имена «новородных» — так называл их, построенные суда — Сенявин: «Хотин», «Азов», «Новопавловск», «Таганрог»… Екатерине II наименования судов понравились.
— Троянской истории имена, кои дал Сенявин кораблям, им построенным, показывает, что у него в голове твердо есть намерение повидаться с теми местами, где оная производилась…
У первых причалов Таганрога ошвартовались «новоманерные» корабли. Пользуясь наступившим летом и погожими днями, на них грузили и устанавливали пушки, орудийные станки, водружали мачты, якорные устройства. Все это снаряжение везли берегом из Икорца, Павловска, Таврова, Новохоперска.
Но жара действовала угнетающе на моряков, привыкших к умеренному теплу в северных краях. Еще прошлым летом многие офицеры и матросы занедужили, подхватили малярию. В камышах дельты Дона тучами носились комары. Приболел и Сенявин. Зимой кое-как справлялся, а теперь «лихоманка», как он выражался, трясла его почти каждый день, порой укладывала в постель.
Превозмогая недуг, адмирал кутался в шинель, вызывал шлюпку и отправлялся то на корабли в бухте, то в Азов, а оттуда на верфи, где звенели топоры, стучали молотобойцы на стапелях. Обрадовался весточке из Петербурга. Эскадра Спиридова вошла в Средиземное море. Поделился своим настроением с Чернышевым: «Не могу не утерпеть, не изъяснить совершенную мою радость о прибытии адмирала Спиридова с флотом в желаемое место, и что Эльфинстон не мог в Средиземное море войти прежде его, о чем мне стоило много труда уверять прошлую зиму господ придворных».
На душе полегчало. Турецкие эскадры в эту кампанию не появлялись в Азовском море. Флот султана готовился к схваткам с русской эскадрой в Средиземном море.
* * *