Керченское сражение. От Крыма до Рима

В квартале, где разместился русский отряд, негде было яблоку упасть. Все дворы были забиты мужчина­ми и женщинами, спасавшимися от разъяренных роя­листов и английских штыков.

Только что во двор протиснулся в одном нижнем бе­лье перепуганный итальянец с женой и ребенком. Ви­димо, они пытались скрыться от погони. Часовой, мат­рос Болотов, благодушно отвел ружье в сторону.

Так и есть, в конце переулка замелькали факелы, послышался топот и крики приближающейся толпы. Болотов засвистел в дудку, решительно выставил ру­жье. Из домика выбегали матросы и солдаты с примк-нутыми штыками.

Три дня тому назад мичман Никифоров с группой матросов вырвали из подземелья композитора Чимаро-зе, сочинителя гимна республики. Его уже были гото­вы растерзать маньяки кардинала. Спасло композито­ра знание русского языка. В свое время он провел три года в Петербурге и сохранил светлые воспоминания о русских людях. Прибежавшая к Никифорову жена Чимарозе в слезах на коленях умоляла, коверкая рус­ские слова, спасти ее мужа от расправы.

Дважды у ворот собиралась толпа клерикалов и тре­бовала выдать им Чимарозе. Сегодня во главе толпы стоял подвыпивший лейтенант с эскадры Нельсона. Несмотря на увещевания, толпа не расходилась. Ники­форов укоризненно показал лейтенанту на эполеты, но тот и не подумал убрать шпагу.

— Видимо, господин лейтенант имеет превратное понятие о чести и честности.

Никифоров по-английски еще раз обратился к не­му, но стоящая за его спиной толпа продолжала неис­товствовать.

Через минуту солдаты и матросы направили штуце­ра в сторону толпы.

—    Господин лейтенант, — Никифоров подошел к англичанину, — передайте сим безумцам, ежели не отойдут, палить будем из ружей.

—    Пли! — громыхнули выстрелы, матросы дали залп в воздух.

Чертыхаясь, сбивая друг друга с ног, погромщики бросились наутек. Белый китель англичанина послед­ним скрылся за крайним домом.

В Неаполе русские матросы спасали невинных лю­дей, а на севере гренадеры Суворова гнали французов.

Армия Суворова в Северной Италии одерживала од­ну победу за другой. Вся Ломбардия была освобождена. В те же дни, когда был занят Неаполь, на севере войска Суворова овладели крепостью Александрия, нанесли решительное поражение французской армии Макдо-нальда на реке Треббия. Где-то недалеко, в одном-двух переходах за горизонтом, лежала Генуя, плескалось лазурное море.

Со времен Кинбурна, Очакова, Измаила Александр Васильевич крепил боевую дружбу с моряками, пони­мал и знал непреложную истину: там, где водная аква­тория, морские просторы у стен крепостей, — без фло­та пропадешь.

Еще весной, будучи в Вене, писал он Ушакову:

«…Ваше превосходительство, изволите ясно усмот­реть необходимость крейсирования отряда флота ко­манды вашей на высоте Анконы; как сие для общего блага, то о сем ваше превосходительство извещаю, от­даю вашему суждению по собранию правил, вам дан­ных, и пребуду с совершенным почтением.

Милостивый государь вашего превосходительства покорнейший слуга гр. А. Суворов-Рымникский».

И Ушаков тогда откликнулся, немедля направил к побережью Апулии отряд капитана 2-го ранга Соро­кина, а в Северную Адриатику отряд контр-адмирала Пустошкина.

Слава победителей Корфу опережала их, и против­ник зачастую уходил от встречи с ними, отступал без боя. Так было, когда отряд Сорокина появился перед крепостью Бриндизи.

«…Пятьсот человек французов, которые как скоро увидели приближающуюся нашу эскадру, бросили все; не успели взять с собой ничего, даже серебро и деньги, собранные в контрибуцию, оставили и в великом стра­хе бежали без памяти вовнутрь матерой земли к сторо­не Неаполя…» — доносил Сорокин флагману.

В эти же дни к Суворову прибыл курьер от контр-ад­мирала Пустошкина капитан Литих.

— А что, здоров ли мой друг Федор Федоро­вич? — встретил генерал-фельдмаршал курьера.

Литих несколько смутился от такого вопроса. Он не видел адмирала больше двух месяцев.

— Господин адмирал фон Ушаков?

Суворов страшно округлил глаза, брови его гневно поднялись.

— Убирайся ты вон с твоим «фон»! — вскричал Александр Васильевич. — Этот титул ты можешь при­давать землякам своим, потому что они нихтебештимт-загеры, немогузнайки. — Взволнованный Суворов бе­гал по палатке из угла в угол. — Человек, которого я уважаю, который победами своими сделался грозой для турков, потряс Константинополь и Дарданел­лы, — он остановился напротив смертельно побледнев­шего Литиха, — который, наконец, начал великое дело освобождения Италии, отняв у французов крепость Корфу, еще никогда не уступавший открытой си­ле, — уже остывая, глубоко дыша, он поднял кверху палец и помахал им перед капитаном, — этого челове­ка называй всегда просто Федор Федорович! — Суворов вздохнул облегченно и закончил шутливо: — Ну, бра­тец, понял? Давай пакет.

Суворовские войска выходили к Генуэзскому зали­ву, Мальта упорно сопротивлялась. Король обеих Си­цилии домогался у Павла всяческой помощи в установ­лении порядка и взятии Рима.