Кэнто

Рядом с деревом стояла пустая скамья. Людей нигде не было видно, святилище тоже казалось отсюда пустым. Всё аккуратно, всё прибрано. На каменной дорожке ни листика, ни соринки. «Как дома сегодня утром», – вспомнил Кэнто своё пробуждение. Он повесил табличку рядом с другими. Написать пожелание было нечем, и он произнёс его про себя, шевеля губами. Ещё раз взглянув на гинкго и раздумав к нему подходить, он засунул руки в карманы и сбежал по лестнице.

На перекрёстке перед ним остановилась машина, и через опущенное стекло донеслось:

– Кэн! Хасэгава!

Это был голос Дзюбэя, вместе с которым он учился, а после бросил школу и работал на станции.

– Привет, – махнул ему Кэнто.

– Подвезти?

– Валяй. Мне к банку.

– О-го-го, Хасэгава крутит большие дела?

– Маленькие, – ответил Кэнто, захлопывая дверь. – Кстати, сколько времени? Вчера напился, остановились, – сказал он, отстёгивая браслет.

Они заехали в банк, поели удона, выпили пива (пиво было отвратительным на вкус). Вспоминали школу и то, что стало с ними после школы. Дзюбэй пытался начать жить в Токио: устроился таксистом, но за год влез в долги и вернулся в Ибараки. Работал в порту. Там дело у него пошло неплохо, и Кэнто подозревал, что Дзюбэй замешался в чём-то не совсем законном, вроде контрабанды. Дзюбэй был противником Игры, а Кэнто – противником грязных денег. Сейчас он считал, что Игра дана людям как раз для того, чтобы от подобных пороков избавиться – он стал убеждать в этом Дзюбэя. Судя по его реакции, Кэнто верно предположил на счёт порта. Они начали спорить всерьёз, как делали это ещё мальчишками, но быстро прекратили. Их споры всегда сами собой приходили к простой истине: «Можно так, а можно эдак. Поехали пить!»

Кэнто затащил Дзюбэя в «Идзуми», и остаток вечера они провели за столиком у музыкального аппарата, в тот день, как назло, отказавшего. В этот раз Кэнто следил за тем, что пьёт и сколько пьёт: он собирался завтра играть.

4

На следующий день Кэнто встал раньше Нацуки. В животе его было то особое чувство волнения, которое испытывают настоящие игроки, приятное чувство для Кэнто. В этот день все приметы исполнялись им с особым вниманием. Ничто не могло отвлечь его от предстоящей игры: ни засорившийся слив, ни пролитое молоко (тем более, что пролитое случайно молоко означало удачу – Кэнто слышал это в детстве от бабушки). Он доедал кукурузные хлопья с молоком, когда на кухню подошла Нацуки.

– Ты сегодня работаешь? – спросил Кэнто. Расписание на ферме часто менялось, и он никак не мог его запомнить.

– Нет, сегодня выходной. Завтра и послезавтра, – ответила она.

– Я в городе пообедаю.

– Хорошо.

Сегодня ему хотелось, чтобы Нацуки говорила с ним теплее, так, как она говорила в их первый год. Кэнто понимал, что без шага навстречу с его стороны то общение не вернуть, и он не мог сделать такой шаг: всё внутри него сопротивлялось этому. Проще было винить Нацуки в холодности, чем делать шаг навстречу.

Он вышел, не сказав ей больше ни слова.

* * *

Кэнто доехал на автобусе до реки. Поездка на синем автобусе компании «Ибараки Коцу» обходилась в лишних пятнадцать иен, но Кэнто не хотел ждать и сел в пустой салон. «Зачем они ходят, если почти нет пассажиров? – думал он, оглядывая ряды кресел, обтянутых тканью фирменного цвета. – Те люди, что не едут на велосипеде, мотоцикле или машине – они всегда выберут дешёвый».

Сделав положенный крюк, автобус перебрался через железную дорогу и встал.

– Господин пассажир, – водитель, высунув почти лысую голову в салон, окликнул Кэнто. – Господин пассажир, поломка. Придётся подождать следующего автобуса.

– Сколько ждать? – спросил Кэнто.

– Минут двадцать, – ответил водитель, делая неопределённый жест рукой. – Компания вернёт стоимость билета. Надо будет обратиться в главный офис. Я дам вам карточку с адресом и телефоном.

Кэнто подошёл к водителю, взял карточку:

– Я выйду.

Мост через реку недавно отремонтировали. На пешеходных дорожках лежала новая плитка. Кэнто пошёл по левой стороне, хотя все выбирали ту, с которой открывался вид на озеро. Справа полыхал осенними красками парк и в неподвижном зеркале озера отражалось чистое небо. Слева вяло текла обмелевшая река Сакура. С края пологой широкой насыпи трое парней кидали в воду плоские камни, а позади них сидела на чьей-то куртке девчонка с короткими волосами. Она хлопала в ладоши, если камень делал много прыжков по воде. Кэнто был неплох в этом. «Надо посильнее подкручивать. Но если камень никчёмный, то ничего не выйдет. Да, камень нужен правильный». Он вдруг вспомнил, что кидал так камни вместе с Нацуки, только не здесь, а в парке. Казалось, это была какая-то другая Нацуки.

Кэнто сошёл с моста, за красным кирпичным зданием повернул налево и пошёл по улице Экинан в сторону центральной площади. Эта часть города отличалась от Сакаэ-тё (и тем более Ватари-тё, который был скорее деревней, чем пригородом). Дороги, знаки, ограждения, облицовка домов – всё здесь было чище и аккуратнее. По правую руку возвышался одиннадцатиэтажный жилой дом. Дом был новым, и Кэнто слышал, что квартиры здесь дорогие.