Читаем Кентерберийские рассказы полностью

Кентерберийские рассказы

В Арморике, года тому назад,Жил некий рыцарь, книги говорят,Который щедро лил в сраженьях кровь,Чтоб заслужить вниманье и любовьПрекрасной госпожи, чей дивный ликБессилен описать людской язык.К тому ж и род ее был так высок,Что рыцарь наш осмелиться не могВ мечте признаться, коей был объят.Но, наконец, его душевный складИ преданность, которой чужд расчетВ ней состраданье вызвали, и вотОна решила повенчаться с ним,Владыкой сделавши его своим(Поскольку в браке верх имеет муж).Чтоб укрепить союз их тел и душ,Поклялся рыцарь в том, что никогдаНе будет он в грядущие годаНад нею власть супруга проявлять,Ей ревностью обидной досаждать:Нет, как любовник госпожи своей,Намерен он служить покорно ей,Владыкой называясь лишь для виду,Чтоб от людей не потерпеть обиду.Она ему промолвила в ответ: «Я благодарна вам за ваш обетБыть, как досель, почтительным ко мне.Даю вам слово: по моей винеМеж нами ссор не будет никогда.Женою верной буду вам всегда,Пока дышу». И жизнь их потеклаСпокойно, радостно, не зная зла.Скажите мне, какое в том сомненье,Что к дружбе ключ — взаимоподчиненье.Друзья должны в согласье полном жить,—Насилье может дружбу задушить.Его не терпит бог любви: тотчас,Его почуяв, покидает нас.Как все духовное, любовь вольна,И всякая достойная женаСвободной хочет быть, а не рабыней.Мила свобода ей, как и мужчине.Быть снисходительным велит любовь,Себе не портить раздраженьем кровь,Высокой добродетелью, по мненьюЛюдей ученых, надо счесть терпенье:Оно сильнее строгости стократ.Кто слово каждое поставить радДругому в строку, счастья недостоин.Ты должен в обращенье быть спокоен.Найдется ли на свете человек,Который не споткнулся бы вовек?Недомоганье, гнев, планет стеченье;Хмель, плотского состава измененьеОшибку нам внушают не одну;Нельзя же все их ставить нам в вину.Кто властвовать желает над собой,Тот должен чувства сдерживать порой.Чтоб не нанесть взаимной дружбе вред,Наш рыцарь госпоже свой дал обет,И та супругу с самого началаПримерной быть женою обещала. Вот образец содружества для нас!Стал господином и слугой заразДостойный рыцарь, — господином в браке,Слугой в любви. Но понимает всякий,Что он по существу владыкой стал,Раз госпожи любовь завоевал.Хотя и госпожа ему она,Но вместе с тем, однако, и жена.И вот, счастливый, с молодой женой,Наш рыцарь в путь отправился домой.Вблизи от Пенмарка он зажил с ней,И потекла чреда блаженных дней. Сказать сумеет ли, кто не женат,Какой полна отрадой из отрадСупружеская жизнь? Блаженный годМелькнул, как сон прекраснейший, и вотНаш рыцарь (Арвирага из КайррудаНосил он имя) вздумал, что не худоЕму бы в Англию на год-другойОтправиться за славой боевой(Он этой славой дорожил всемерно).Мой автор сообщает, что примерноДва года прожито там было им. Теперь от Арвирага поспешимК его жене, прекрасной Доригене.Любя супруга своего не мене,Чем жизнь свою, о нем и день и ночь,Своей тоски не в силах превозмочь,Она рыдает и клянет разлуку,Доставившую ей такую муку,Что белый свет ей кажется не мил.Друзья бедняжки, не жалея сил,Стараются развлечь ее, утешить,Советуют ей голову не вешать,Твердят о том, что оснований нетЕй жизнь свою губить в расцвете лет.Чтоб излечить ее от злой тоски,Им все усилья кажутся легки. Мы знаем, что настойчивым трудомИ с камнем можно совладать, на немГлубоко образ начертав иль знак.Слова друзей подействовали так,Что в душу Доригены утешеньеПроникло наконец, и облегченьеЕе больная ощутила грудь;Могла от тяжкой муки отдохнуть.Да и супруг писал, что он здоровИ двинуться в обратный путь готов.Когда б не эти письма Арвирага,Она бы умереть сочла за благо.Друзья, лишь отошла она немного,Просить тотчас же стали, ради бога,Прогулку вместе с ними предпринять,Чтоб мрачные все мысли разогнать.Она сочла, что возражать не след,И приняла в конце концов совет. Над самым морем замок их стоял,И Доригена вдоль прибрежных скалВ кругу друзей бродила взад-вперед,Глядя на то, как над пучиной водПод парусами плыли корабли,—Одни к земле, другие от земли.И вот суда, что бороздили море,В ней бередили боль. «О горе, горе! —Она вздыхала. — Где же мой супруг?Излечит сердце он один от мук». Порою же, в раздумье погрузясьИ с волн вспененных не спуская глаз,Она сидела. Вид опасных скалЕе внезапно страхом потрясал;Мутился ум у бедной, над травойОна бессильно никла головойИ с ужасом шептала, мутный взорВперив в обманчивый морской простор: «О вечный боже, — ты, что над вселеннойЦаришь извечно волей неизменной,Ты создал лишь благое, говорят.Но этих черных скал унылый ряд,Что кажется зловещим привиденьем,А не благого господа твореньем,Тобою создан, господи, к чемуНаперекор и сердцу и уму?Ни человек, ни зверь от века тутНайти прокорм не могут и приют.К чему нужны, о боже, скалы эти?Они лишь зло плодят на белом свете.Людских немало сотен тысяч телИх острый гребень погубить успел,Меж тем не человек ли, о творец,Прекраснейший творения венец,И должен был бы ты его любитьПревыше всех. Так чем же объяснить,Что ты, к погибели людей стремясь,Такие средства создал против нас? Ах, знаю я, — ученые найдутТьму доказательств, что на свете тутОтлично все. Я с ними не согласна.Тебя, благой господь, молю я страстно:Ты, ветрам указующий пути,Мне моего супруга возврати.Ученые свое пусть говорят,—Ты, боже, сделай так, чтоб черный адВсе эти скалы поглотил навеки».И льются слез ее горячих реки. Тут поняли друзья, что берег моряВ ней только раны бередит от горя,И стали уводить ее к ручьям,К источникам, с ней появляться там,Где пляской забавлялись иль игройЗа шахматной или другой доской. Однажды утром в близлежащий садОни пошли, куда заране взятЯств и напитков разных был запас,С тем чтоб домой вернуться в поздний час,Наполнив день веселою игрой.А было это в мая день шестой,И юный май раскрасил нежно садСвоим дождем, несущим аромат.Людскими же руками так прелестноСад разукрашен был, что на небесныйОн походил своею красотой.С ним не сравнился б ни один земной.Так свеж он был и так благоухал,Что у любого, кто в него вступал,На сердце легче делалось мгновенно.Коль не был он подавлен совершенноТоской, которой исцеленья нет. И вот, когда окончился обед,Все танцевать под звуки песен стали;Лишь Доригена, полная печали,Одна блуждала взорами вокругИ думала: «Где милый мой супруг?»Но ей, смирившись, надо было ждатьИ боль души надеждой облегчать. Среди танцующих пред ней мужчинБыл юный паж, красивый дворянин,Что, яркой платья пестротой блистая,Затмил, сказал бы ты, все краски мая.Он так отлично пел и танцевал,Что тут соперников себе не знал.И вообще, коль правду вам сказать,—Из наилучших лучшим был под стать.Отважен, доблестен, богат, умен —Любовью общей пользовался он.Вам нужно знать еще, что сей юнец,Венеры преданный слуга и жрец,По имени Аврелий, к Доригене —Она не ведала его мучений —Любовью года два уже пылал,Но тщательно любовь свою скрывал.Он не решался высказаться ейИ пил из кубка яд тоски своей.Отчаяньем томимый, но немой,Он только в песнях выдавал поройСвою тоску, — в них говорил, что имБесчувственный предмет любви любим.И этой темой наполнял АврелийРяд песенок, элегий и ронделей;Скрывать, мол, должен он свою бедуИ мучиться, как фурия в аду;Как Эхо, [264]что свою таила страсть,Он принужден под грузом тайны пасть. Таким лишь способом решался онСказать, как безнадежно он влюблен.Во время танцев лишь, когда девицыИмеют случай втайне порезвиться,Он ей в лицо заглядывал поройС безмолвной и загадочной мольбой,Которую она не понимала.И вот теперь, когда смеркаться стало,Меж ними завязался разговор.С ним будучи знакома с давних пор,Его привыкла уважать она,Была к нему доверия полна.И разговор их так повел Аврелий,Чтоб подойти к своей заветной цели.«Сударыня, — сказал он, — если б васПорадовало это, в день и час,Когда отплыл отсюда Арвираг,Отплыл бы на чужбину я, и так,Чтоб не вернуться никогда домой,Напрасен, вижу, пыл душевный мой.Одна лишь мука за любовь мне плата.О, смилуйтесь! Как лезвием булата,Меня убить вы властны иль спасти.О, если бы при вас мне в гроб сойти!Не буду больше тратить лишних слов,Ваш приговор я выслушать готов». Она его спросила: «НеужелиУ вас такие помыслы, Аврелий?Я этого не знала никогда,Теперь все стало ясно мне, — о да!Но господом клянусь, творцом вселенной,Что никогда блудницею презреннойНе сделаюсь. Останусь я вернаТому до гроба, с кем обручена.Вот окончательный мой вам ответ». Но тут, за этими словами вслед,Сказала в шутку: «Если в самом делеВы так по мне страдаете, Аврелий,Навстречу вам я, может быть, пойду.Мне удалите этих скал гряду,Что высится вдоль берега Бретани,Грозя судам, блуждающим в тумане,И в тот же день, как скроются из глазУтесы эти, обещаю васЯ полюбить, Аврелий, всей душой.Клянусь вам: я обет исполню свой.Но на успех у вас надежды нет,Поэтому любовный бросьте бред.Какая радость, объясните мне,Пылать любовью к мужниной жене?Другому ведь она принадлежит». Аврелий, огорчением убит,Спросил: «От вас другого не дождусь?» «Нет, — молвила она, — творцом клянусь».Услышав это, издал стон АврелийИ прошептал: «Сударыня, велелиМне сделать сверхъестественное вы,—Лишь умереть осталось мне, увы!» Сказавши так, он отошел тотчас.И подоспели тут друзья как разИ увлекли ее бродить в аллеи(Понятья о беседе не имея).Вновь игры, танцы начались, покаНа небе не померкли облакаИ с горизонта свет не скрылся прочь,—Покуда, проще, не настала ночь.Все двинулись, веселые, домой;Аврелий лишь, снедаемый тоской,С лицом унылым вышел вон из сада.О смерти мысль — одна его отрада,На сердце у него как будто лед.Воздевши к небу руки, он бредетИ падает внезапно на колениПод тяжестью неслыханных мучений.Следя безумным взором за луной,Молитву к ней возносит, сам не свой,Сперва призвав богини брата, Феба.«Владыка, — молвит он, — земли и неба,Животворишь на этом свете тыВсе травы, все деревья и цветы;По небосводу свой свершая бег,Им всем даруешь ты цветенья век,Зависимый от твоего вращенья.Взгляни, владыка, на мои мученья.Пришел конец моих печальных дней!Из уст жестоких госпожи моейУслышал я свой смертный приговор.Ко мне направь твой милостивый взор!Ведь, кроме госпожи моей, лишь тыМеня бы мог спасти от маеты.О, разреши мне указать тебе,Как можешь ты помочь моей судьбе. Твоей сестры, божественной Люцины,Власть признают морские все глубины;Хотя Нептун их божество, но онЕе верховной власти подчинен.Ты знаешь, Феб, что так же, как она,Желая быть тобой озарена,Всегда стремится за тобой воследИ убегающий твой ловит свет,Так все моря бегут вослед за ней,Верховною владычицей своей.Услышь, владыка, крик моей души,Мне во спасенье чудо соверши:В свиданья вашего ближайший час —Оно случится в знаке Льва как раз —Уговори сестру поднять такойУ берега Арморики прибой,Чтоб самая высокая скалаДва года скрыта под водой была.Тогда скажу я госпоже: «ОбетИсполни свой, — гляди: утесов нет».Уговори сестру, владыка дня,Тебя не обгонять. Из-за меняЗаставь ее держать с тобою шагИ двигаться два целых года так.Тогда, сильна своею полнотой,Она сумеет удержать прибой.А если не угодно будет ейНад тяжкой мукой сжалиться моей,То этих черных скал унылый рядПусть погрузит она в свой мрачный ад, [265]Где царствует Плутон. Иначе — ах! —Моя мечта развеется, как прах.Босой пойду я в твой дельфийский храм,О Феб! Гляди, как по моим щекамСтруятся слезы. Сжалься надо мной!»И с этими словами, сам не свойОт муки, вдруг упал без чувств Аврелий.Потом, больной, метался он в постели,Куда был братом отнесен (тот знал,Как он безмерно от любви страдал).Аврелия оставлю я в бредуИ вам рассказ свой дальше поведу. Здоров и славой рыцарской богат,Вернулся юный Арвираг назад,С ним вместе рыцарей отважных цвет.Предела счастью Доригены нет:В ее объятьях — славою венчанныйСупруг возлюбленный и долгожданный,Которому она милей, чем свет.У Арвирага даже мысли нет,Что кто-нибудь за эти годы с нейСмел о любви беседовать своей.Душой спокоен, он проводит дниВ турнирах, в танцах. Пусть теперь ониБлаженству предаются и веселью,А я вернусь к несчастному Аврелью. Два года с лишним он лежал больной,Томимый неизбывною тоской,Прикованный и день и ночь к кровати;Он утешенье находил лишь в брате,Который ведал тайну братних мукИ, кстати, сведущ был насчет наук.Да, поверял Аврелий лишь емуСвои страданья, больше никому,—Памфила молчаливей и скромнее,Пылавшего к прекрасной Галатее.Была снаружи грудь его цела,Но в ней засела глубоко стрела,А раны нет, как всем известно, хуже,Чем та, что подлечил ты лишь снаружи,Стрелы же смертоносной не извлек. Брат плакал, но ничем помочь не мог.И вдруг ему одно воспоминаньеПришло на ум: то было в Орлеане,Где он учился и всегда готовБыл, по примеру прочих школяров,Увлечься всем, что странно, незнакомо,Как, например, волшебных чар приемы.Он вспомнил, что однажды там зашелК товарищу и, посмотрев на стол,Тотчас увидел, что на нем, раскрыт,Учебник белой магии лежит.(Товарищ книгу эту, знать, читал,Хоть вообще он право изучал.)В ней автор объяснял луны значенье,К ней двадцати восьми жилищ влеченье,И мало ли еще что было там,Что кажется лишь болтовнею нам:Святая вера ограждает насОт наважденья и обмана глаз.Когда об этой книге вспомнил он,В нем дух взыграл, надеждой окрылен,И он подумал: «К брату исцеленьеТеперь придет, — не может быть сомненья,Что с. помощью таинственных наукВозможно зренье одурачить вдруг,Как делают волшебники. СлыхалНа праздниках нередко я, что в залОни обильно воду напускали,И, как по озеру, в обширном залеСкользили лодки тихо взад-вперед.Иль вдруг казалось, грозный лев идет,Иль расцветает благовонный сад,Иль со стены свисает виноград,Иль замок высится, как исполин,—И вдруг все исчезает в миг один.Так был искусен зрения обман.Отправиться нам надо в Орлеан,Где школяра, быть может, мы найдем,Что с лунными жилищами знакомИ сведущ в магии. Он, безусловно,Избавит брата от тоски любовной.Уверен я, что может волшебствоУтесы эти, все до одного,От зрения людского отвестиИ все преграды кораблям смести.Коль берег будет чистым год-другой,То брат от мук своих найдет покой.Придется ей исполнить свой обетИль срам принять, — пути другого нет». Что много говорить, — к постели братаОн поспешил, надеждою объятый,И тот, послушавши его рассказ,Вскочил с постели и решил тотчасОтправиться в далекий ОрлеанИскать лекарство от любовных ран. Когда пред городом они уж были,—До стен осталось меньше трети мили,—Школяр им повстречался средних лет.К ним по-латыни обратив привет,Он вдруг сказал: «Я знаю, господа,Причину, вас приведшую сюда».И тут же им на месте показал,Что и беду их и надежды знал.Бретонец про товарищей спросил,С которыми когда-то он дружил,И тот сказал, что все уже в могиле;Бретонца эти вести огорчили. С коня Аврелий слез, и все втроемК всеведущему орлеанцу в домОтправились, где этот чудодейИх принял, как любимейших друзей.Все в преизбытке там они имели;Дивился этой роскоши Аврелий. Пред тем как ужин подан был на стол,Хозяин пред глазами их возвелЧудесный парк, где под зеленой сеньюПаслись рогатые стада оленьи;От псов охотничьих и острых стрелНемало полегло оленьих тел.Когда же дичь убитую убрали,На берегу прелестном — там, подале,—Затравлен кречетами аист был.Потом турнир им зрение пленил.И наконец, всем зрелищам на смену,На луг волшебник вывел ДоригенуТанцующей с Аврелием. И вдругВ ладони хлопнул он, и все вокругВмиг побледнело и совсем пропало,Всей роскоши как будто не бывало.Меж тем они не покидали домИ точно так же и теперь втроемСидели, как и прежде, в кабинете,Покуда зрелища сменялись эти.Хозяин пажу своему сказал: «А как же с ужином? Я приказалЕго подать уж час тому назад.Час целый эти господа сидятСо мною тут за письменным столом.Когда ж мы к ужину их поведем?» «Когда угодно вам, — ответил паж,—Все подано, приказ исполнен ваш».«Пойдемте же, — воскликнул он любезно,—Влюбленным людям отдохнуть полезно». Когда убрали со стола приборы,Тотчас пошли о мзде переговорыЗа то, чтоб маг гряду бретонских скалОт устья Сены до Гаронны снял. Он дорожился, ссылкою на бога,Что тысячу за это взять немного;За тысячу и то охоты нет.Аврелий радостно ему в ответСказал: «Что тысяча? Весь шар земной,Будь он моим, — клянусь вам головой,—Охотно отдал бы тотчас же я.Готова сделка. Вот рука мояВ том, что я честно оплачу ваш труд.Но вы нас не задерживайте тут,На родину нам надо поскорей». «С зарею в путь», — ответил чародей.Аврелий, приготовившись в поход,Проспал спокойно ночь всю напролет.Усталость вместе с милою надеждойЕму смыкали до рассвета вежды. Свет на востоке лишь успел блеснуть,Тотчас в Бретань направили свой путьАврелий с чародеем, по ночамПривалы делая то там, то сям.Из книг я вычитал, что шли ониВ морозные рождественские дни.Бог Феб, который летнею поройСверкал на небе чашей золотой,Стал ныне стар и головой поник;Светился, как латунь, увядший лик.Стоял он низко в знаке Козерога, [266]И наземь посылал лучей немного.Дождями смыло зелень всю долой,И Янус, бог с двойною бородой,Близ очага из рога тянет хмель,Закусывая ветчиной. «Ноэль!» [267]—Веселый по округе клич идет. Аврелий уваженье и почетОказывал волшебнику все времяИ умолял с него мучений бремяСкорее снять, иль он себя убьет. И жалостью такой проникся тот,Что день и ночь спешил, как только мог,Своих искусных чар приблизить срок —Путем отвода глаз иль наважденья(Астрологические выраженьяМне незнакомы) сделать поскорейЧтоб всем казалось, в том числе и ей,Что убрана прибрежная грядаБретонских скал иль, может быть, водаЕе своей покрыла пеленой.В конце концов он выбрал час такой,Когда, решил он, применить возможноВсе изощренье мудрости безбожной.Исправленных таблиц толедских [268]том,Как и всегда, был и теперь при нем.Там, расположены в столбцы, стоялиГода, их суммы, корни и так дале;Затем пропорции к его услугамТам были вычислены к центрам, дугам,Чтоб сразу уравненья составлять.Чрез восемь сфер умел он рассчитать,Как далеко Альнат [269]удаленаОт головы подвижного Овна,В девятой расположенного сфере,—Искусен в этом был он в высшей мере.Путем пропорций все дома луныПо первому им были найдены;Потом разведал он луны восход,В каком квадрате то произойдет,И вот узнал он, как свою задачуТак выполнить, чтобы иметь удачу.Ему отлично были ведь знакомыВсе колдовства ухватки и приемы,Что были приняты у басурман.И вот однажды, в ход пустив обман,Он сделал так, что вдруг весь берег сталКак будто бы очищенным от скал. Надежду потеряв себе помочь,В мучениях Аврелий день и ночьВсе ждал, когда же совершится чудо!И вот, когда он увидал, что грудаУнылых скал исчезла вдруг из глаз,Он, низко пред волшебником склонясь,Воскликнул: «Вас и чудную богинюЛюбви благодарю за благостыню.Своею жизнью я обязан вам».И с этими словами прямо в храмНаправился, чтоб свидеться с любимой.Там к госпоже своей неумолимойОн со смятенной подошел душойИ с речью обратился к ней такой: «Сударыня, я чту вас так высокоИ вас люблю так нежно и глубоко,Что огорчить вас — мука для меня.Когда б не страсть, которой болен я,Которая мне душу отравила,Пред вами я молчал бы до могилы.Чтоб не погибнуть, должен я стонать.Мне без вины доколе же страдать?Пусть жалости ко мне у вас и нет,Но вспомните про данный мне обет.Не обрекайте вы меня на ад,Единственно в любви я виноват.Вы помните, как мне сказали раз,—Я ничего потребовать от васНе смею, милости лишь вашей жду,—Вы мне сказали, помните, в саду,Что разделить любовь мою готовы,И в этом честное мне дали слово.Хоть этого достоин я едва ли,—Свидетель бог, тогда вы так сказали.Я вам клянусь: мне ваша честь важней,Чем исцеление души моей.Сударыня, — исполнен ваш приказ,—Проверить это приглашаю вас.Мою судьбу я в руки вам отдам,—Жив или мертв, вас буду ждать я там.От вас теперь зависит жребий мой,Но нет скалы там больше ни одной». Из храма вышел он. Меж тем она,Вдруг сделавшись бледнее полотна,Подумала: «Не приходила мнеТень мысли о подобной западне;Считала я, что не было и нетТаких чудес, пока стоит наш свет.Нарушен этим ведь природы ход».И горестно домой она бредет,От страха голову неся едва.Так день проплакала она иль два,Упасть все время в обморок готова,Но не сказала никому ни словаО том, что приключилось, — АрвирагВ отъезде был. Наедине же так,Уставивши в пространство взор усталый,Она свои мученья изливала: «Увы, о рок, в ужасные тискиМеня ты взял. Мне от твоей рукиСпасенья где искать? Ах, знаю я:Смерть иль позор отныне ждут меня.Меж них должна я выбрать. Но клянусь:Я лучше с милой жизнью разлучусь,Чем тело дам свое на оскверненьеИль соглашусь на клятвопреступленье.Пусть будет смертью рок преодолен.Немало благородных дев и женСебя ударом умерщвляли смелым,Чтоб согрешить не довелось им телом.Примеров много от седых времен. [270] Когда в Афинах был убит ФидонВ покоях, где шумело празднество,Тираны злые дочерей егоВелели привести совсем нагими,Чтоб любострастно насладиться ими.В крови отца плясать несчастных девЗаставили, — срази их божий гнев!Но те, страшась бесчестье перенесть,Свою девичью охраняя честь,В пруд бросились и утонули там.Об этом книги сообщают нам. Пытались и мессенцы пятьдесятСпартанских дев схватить и на развратОбречь тела их чистые, — с собойТогда покончили все до одной,Предпочитая раннюю кончинуПокорству перед похотью мужчины,И сохранили девственность свою.Пред страхом смерти я ль не устою? А что о Стимфалиде говоритПреданье? В ночь, когда отец убитБыл по приказу гнусного тирана,Она спастись бежала в храм Дианы;Прильнувши к образу богини, такВ него впилась, что оторвать никакЕе от образа не в силах были.Так бедную на месте и убили. Коль защищались девушки с такойОтвагою от похоти мужской,Тем более замужняя женаСмерть оскверненью предпочесть должна. Примеров тьма: супруга Газдрубала,Когда про взятье города узнала,В костер метнула всех своих детейИ смерть прияла от руки своей.Милее вечное ей было тленье,Чем жадных римских рук прикосновенье. А разве не покончила с собойЛукреция, позор смывая свой?Ту плоть, что осквернить дерзнул Тарквиний,Она отважно обрекла кончине. Семь дев милетских тоже смерть избрали,Чтоб галлы, что на город их напали,Девичью их не осквернили честь. Примеров мужества не перечесть,Которые тут можно привести. Когда убит был Абрадат, простиПоследнее жена ему сказалаИ с кровью мужниной свою смешала,Шепнувши: «Верная тебе жена,Никем не буду я осквернена». Примеры множить надо ли? КогдаСтоль многие в цветущие годаПредпочитали жизнь свою пресечь,Чем плоть на поругание обречь,Прикончить жизнь свою и я должна.Коль не могу супругу быть верна,Себя убью я, как во время оно,Вежа позора, дочь ДемотионаСебя убила. Грустен, о Седаз,Про бедных дочерей твоих рассказ.При случае таком же все ониСвои пресекли молодые дни. А девушка-фиванка, смерть которой,Прията ею из-за Никанора,Бедняжку от бесчестия спасла? И та, другая, что на смерть пошлаЗатем, что честь ее была распятаНа ложе македонского солдата? Супруга Никерата, ты себяУбила тоже, честь свою любя. Любимой девушке АлкивиадаСмерть добровольная была отрадой,Чтоб не видать, как, бездыханный, онЛежит, в святой земле не схоронен. Альцеста, Пенелопа! Нам не надоВам славу петь, — вас знает вся Эллада. Когда под Троей пал Протесилай,С собой покончила, в загробный крайЗа ним решив уйти, Лаодамия.Так поступили многие другие. Брут Порцией так нежно был любим,Что в гроб она сошла бок о бок с ним. Все знают Артемизию, — онаПовсюду в варварских краях славна; Царица Тейта чистотой своейПример для верных жен вселенной всей». Так Доригена день, другой стоналаИ мысль о смерти без конца ласкала.На третью ночь вернулся Арвираг;Заметив, что она печальна так,Ее спросил он, в чем тому причина,И воплем прорвалась ее кручина: «Будь проклят моего рожденья час!Я так и так — о горе! — поклялась».И рассказала мужу то, о чемСлыхали вы. Итак, вперед пойдем.С улыбкой ласковой и ясной такЖену спросил прекрасный Арвираг:«Все, Доригена, рассказали вы?»«Да, Арвираг, но этого, увы,Достаточно!» Тогда сказал он ей: «Не плачьте! Утро ночи мудреней.Быть может, недалек счастливый час;Но слову верной быть прошу я вас.Клянусь творцом! За вас, моя любовь,Скорей пролью я всю до капли кровь,Чем допущу, чтобы покрыло теньюВам светлый образ клятвопреступленье.Быть верным слову — высший нам закон».И вдруг, заплакав, так продолжил он:«Под страхом смерти запрещаю вамКому б та ни было, хотя б друзьям,Об этой сообщать беде. А яЖить попытаюсь, боль в душе тая.Еще одно: пускай не выдаст васНи складка губ, ни выраженье глаз».Затем служанку с пажем он позвал.«Супругу отведите, — им сказал, —Туда, куда она укажет вам».И те, покорствуя его словам,Пошли, — куда, не ведая нимало,Им госпожа ни слова не сказала. И вот Аврелий молодой, тот самый,Который так пленен был этой дамой,Ее случайно встретил на пути,Когда по людной улице пройтиОна в условленный спешила сад.Он шел туда же. Уж с утра свой взглядНе отрывал он от ее окнаИ все следил, не выйдет ли она.Случайностью была ль их встреча этаИль рок, — но, радостно слова приветаК ней обратив, спросил Аврелий так:«Куда вы направляете свой шаг?» Она ответила, как бы в бреду:«По приказаны» мужа в сад иду,Чтоб выполнить — о горе! — свой обет». Аврелий, услыхав ее ответ,Был изумлен, и чувство состраданьяВ нем вызвали она, ее стенаньяИ муж ее, достойный Арвираг,Жену пославший в сад, — столь ярый врагОн был измене клятвенному слову.И вот Аврелий, — выхода иногоНайти не в силах, кроме одного,—Решил от вожделенья своегоОтречься, чтобы рыцарский законПоступком подлым не был оскорблен. Он обратился к Доригене так:«Сударыня, я вижу: каждый шаг,Что делаете вы, для вас постыл,И столько благородства проявилВаш муж, которому страшней укорЖене во лжи, чем собственный позор,Что я готов страдать всю жизнь до гроба,Чтоб только вы в согласье жили оба.Все обязательства, что я от васВ какой бы ни было год, день и часДоселе получил, — вам, дорогаяСударыня, я ныне возвращаю.О вашем обещании клянусьНавек забыть и с этим удалюсьИз вашей жизни. Я жены честнейИ лучше в жизни не знавал своей.О, если бы все жены поступалиПодобно вам и слово бы держали!Тогда бы повод для красивых дел,Достойных рыцаря, и паж имел». К его ногам она в слезах упала,Потом пошла домой и рассказалаВсе мужу, что сказал Аврелий ей.Я затрудняюсь описать, ей-ей,Как счастлив Арвираг был. Что же далеСкажу про них? Как прежде, продолжалиВ согласии взаимном жить они;Блаженно, радостно текли их дни.В их браке места не было ни гневу,Ни ревности, — ее, как королеву,Он чтил, она была ему верна.Все этим сказано про них сполна. Аврелий, потерявший деньги даром,Жизнь предавал свою проклятьям ярым:«Зачем философу в недобрый часЯ столько фунтов уплатить заразПообещал? Продать я принужденИ вотчину. Увы, я разорен,И предстоит мне, край покинув свой,Чтоб не срамить родню, пойти с сумой.Коль не удастся мне добиться льгот.Рассрочить попытаюсь я расчет.Философ согласится, может быть,Свой гонорар частями получить.Я, благодарность чувствуя глубоко,В годах не пропущу ни разу срока».Он к сундуку пошел, давясь от слез,И золото философу отнес —Всей суммы половину, остальноеРассрочить попросив. К нему с такоюОн обратился речью: «Господин,Людей спросите, — скажут, как один,Что никогда не нарушал я слова.Как мне ни трудно, выхода иногоНет для меня, как долг отдать вам свой,Хотя б я по миру пошел с сумой.Но если года на три долг рассроченМне будет под залог, — меня вы оченьОбяжете, иначе — не таю —Я должен вотчину продать свою». Философ, обратив спокойный взорК Аврелию, спросил: «Наш договорНе выполнил я разве?» Тот в ответ:«Он выполнен отлично, спора нет».«Добился ты своей заветной цели?»«О нет!» — вздохнувши, прошептал Аврелий.«Да почему же? Право, не пойму». Тогда Аврелий рассказал емуПодробно все, что вам уже известноИ повторять как будто неуместно.Он рассказал, что Арвираг скорейГотов был мучиться остаток дней,Чем допустить, чтобы жена изменуСвершила клятве, и про ДоригенуОн рассказал, что мужу изменитьЕй было хуже, чем себя убить.Она не знала об отводе глазИ по неведенью лишь поклялась.«Так жаль их стало мне, что я от мужаЕе приняв, нетронутой к нему жеТотчас послал, велев идти домой,И это — все; рассказ окончен мой». Философ так ответил: «Милый брат,Поступки ваши громко говорятО благородстве. Рыцарь он, ты — паж.Но упаси отец небесный наш,Чтоб муж науки не был в состояньеВступить в подобное соревнованье.Свой долг считай отпущенным, Аврелий.Мы словно бы не виделись доселеИ в первый раз встречаемся с тобой,—Я от тебя полушки ни однойВзять не хочу за весь мой сложный труд.С меня довольно, что оплачен тутМой стол. Прощай!» И после этих словОн на коня вскочил и был таков. Вам, господа, вопрос один задам:Скажите, самым благородным вамКто показался? Повесть же мояПришла к концу, поставил точку я.

Перейти на страницу: