Кентерберийские рассказы

Эконом начал свой рассказ утром, а сейчас дело близится к вечеру. Очевидно, паломники уже давно проехали расположенный неподалеку от Кентербери «лес Блийн» и должны были приблизиться к самому городу. Но Чосер лишь упоминает, что они достигли «конца деревушки» (thorpes ende). Поэт не говорит нам, что это за деревушка и где она находится. Возможно, на окраине Кентербери, и тогда паломники уже видят издали шпиль Кентерберийского собора, где покоятся мощи Томаса Беккета,@@ ради которых все они и отправились в путешествие. Но это лишь предположение, хотя и наиболее правдоподобное в данной ситуации.

Каковы бы ни были намерения Чосера, когда он начал сочинять «Кентерберийские рассказы», у читателя, достигшего десятого фрагмента, складывается довольно твердое впечатление, что именно этим фрагментом он теперь решил завершить книгу. Настроение надвигающегося конца появляется уже в «Прологе Священника». Солнце здесь близится к закату, как бы напоминая нам о конце краткого земного пути человеческой жизни.1757 О том же говорят и возникающие в стихах образы конца дня, «тени» Чосера-рассказчика и въезд процессии в «конец деревушки». Неизвестно, заметили ли паломники шпиль Кентерберийского собора, знаменующий цель их путешествия, но финал состязания рассказчиков уже виден. Об этом во всеуслышание заявляет сам организатор и судья этого состязания Гарри Бейли:

Друзья мои, еще
Один рассказ — и мы закроем счет,
Мое исполним этим повеленье
И наше общее о том решенье…

Священник, который по выбору Гарри Бейли должен завершить соревнование, неожиданно взрывает его условия. Ни «полезное», ни «приятное» в равной мере не интересуют его. Он вообще отказывается от вымышленных историй (fables), «пустяков» и «басен». Ссылаясь на слова апостола Павла, который учил Тимофея: «негодных же и бабьих басен отвращайся, а упражняй себя в благочестии» (Тимофею, 4:7), Священник предлагает слушателям «благое поученье».

Более того. Если в «Рассказе Эконома» еще допускалось существование религиозной поэзии, то теперь Священник отказывается даже и от нее, говоря, что не станет сочинять стихи ни в ставшей уже тогда привычной манере, со «сладкими» рифмами, ни в старой аллитерационной традиции.

Что же ему остается? Облеченная в прозу истина о главном в жизни человека, о смысле его земного странствия, о выборе между добром и злом, который он совершает по ходу этого странствия, и о предрешенной таким выбором посмертной судьбе каждого пришедшего в мир. Священник говорит:

Но выслушай смиренный мой рассказ —
В нем с Божьей помощью хочу я вас
Провесть по ступеням того пути,
Которым в град небесный привести
Господь сулит нам.

В подлиннике: «показать вам путь в этом странствии к тому истинному и славному паломничеству, которое зовется небесный Иерусалим» (То shewe yow the wey, in this viage, / Of thilke parfit glorious pilgrimage / That highte Jerusalem celestial).

Но «город золотой» небесный Иерусалим, как все знают, существует лишь «над небом голубым». Отказавшись от «негодных и бабьих басен», отрекшись от вымысла и порвав с поэзией, Священник, отсылает читателей в реальный земной мир, а через него и в более важный для него духовный план бытия. Поэтому понятно, почему вместо привычного для паломников рассказа Священник предлагает своим слушателям религиозный трактат. Выбор, который кажется странным лишь на первый, поверхностный взгляд. Ведь на самом деле, только такой финал и мог достойным образом разрешить сложную диалектику земного и религиозного начал, на которой строится вся книга. Другой выбор истории, завершающей книгу, скорее всего, показался бы средневековым читателям неуместным.

Итак, Священник вместо обычной истории излагает паломникам написанный в прозе достаточно длинный религиозный трактат о покаянии. Подобных трактатов в XIV в. появилось великое множество. Их целью было помочь простым людям подготовиться к исповеди, что стало весьма актуальным после того, как католическая церковь на Латеранском соборе 1215 г. постановила, что каждый верующий должен исповедоваться как минимум один раз в год. Создавая «Рассказ Священника», Чосер, по всей видимости, опирался на несколько таких сочинений — прежде всего на «Сумму о покаянии» доминиканца Раймонда из Пеннафорте (1220) и на «Сумму грехов» другого доминиканца Гильома Пералдуса (1236). Обе эти суммы были впоследствии отредактированы и значительно сокращены в Англии. Чосер, предположительно, использовал один из таких сокращенных вариантов, хотя возможно также, что он в свободной форме перевел не дошедшую до нас французскую версию, где обе суммы были объединены. Кроме того, поэт мог также опираться и на анонимную «Сумму добродетелей и лекарств для души», когда он разбирал «средства» исцеления от каждого из семи смертных грехов.