Что даже цирк слезами залила.
«Посрамлена я, в том сомненья нет!»
Марс победил, и рад его боец,
Но ты, клянусь, осилишь под конец».
Тут подняли герольды кверху трубы
И музыкой, торжественной сугубо,
Но будьте-ка потише и внемлите:
Вот что внезапно там стряслось затем.
Арсита лютый отвязал свой шлем
И на коне, чтоб всем явить свой лик,
Подняв глаза к Эмилииной ложе.
Та нежным взором отвечает тоже
(Ведь вообще благоволенье дам
Всегда идет за счастьем по пятам),
Вдруг фурия, извергнутая адом,263
Из-под земли явилась от Плутона
По проискам Сатурна. Конь с разгона
Шарахнулся и рухнул на песок.
Как вдруг был оземь сброшен головой,
Вот на песке лежит он чуть живой:
Лукой седельной грудь его разбита.
Кровь бросилась в лицо, и стал Арсита
С арены с плачем горестным скорей
Несут его в Тезеевы палаты.
Чтоб с тела снять, пришлось разрезать латы;
Уложен он на мягкую постель —
Свою Эмилию зовет все время.
Тезей со свитой и гостями всеми
Немедленно отправился назад
С великой пышностью в свой стольный град.
Но не желал он опечалить всех;
К тому ж все полагали, что жених
Излечится от страшных ран своих.
Еще и то им сердце веселит,
Все ранены; один лишь тяжело,
Сквозь кость грудную острие прошло.
От прочих ран, поломов рук и ног
Кому бальзам, кому колдун помог.
Ведь жизнью кто не дорожит своей,
А знатный герцог всем им воздает
По мере сил и помощь и почет.
Всю эту ночь пропировал Тезей
И, кроме игр военных и турнира,
Меж них ничто не нарушало мира,
Ничто обиды не рождало жгучей:
Упасть с коня — ведь это только случай,
Когда хватают двадцать или боле
Вас одного, и нет у вас подмоги,
И держат вас за руки и за ноги,
И палкой лупят вашего коня,
Для рыцаря нет посрамленья в том;
Никто его не назовет трусом.
Итак, Тезей велел кричать по граду,
Чтоб все забыли зависть и досаду,
И, словно сестры, в доблести равны.
Когда он роздал по чинам дары,
Три полных дня шли игры и пиры.
Царей сопроводил он за ворота
И все вернулись по прямым дорогам,
Звучало только: «Добрый путь» и «С богом».
Теперь от боя мне вы разрешите
Вернуться к Паламону и Арсите.
И язва к сердцу пролагает путь,
Свернулась кровь, всем лекарям назло,
И отравленье в глубину пошло.
Не помогают банки и ланцет,264
Животной силы, названной природной265
За свойство вытеснять весь груз негодный,
Не стало в нем, чтоб вон извергнуть гной.
Раздулись бронхи, на груди больной
Гниения и яда одолеть.
Слабительных и рвотных средств уж нет,
Чтоб уничтожить гноя страшный вред;
Раздроблены все раненые части.
А раз природа потеряла силу —
Прощай, наука! Надо рыть могилу.
Итак, Арсита должен ждать конца.
И шлет он за Эмилией гонца,
Послушайте, что он промолвил им:
«Не в силах жалкий дух в груди моей
Пересказать и доли всех скорбей
Вам, госпоже над всеми дорогой;
Из всех людей владейте им одна,
Раз жизнь моя закончиться должна.
Увы, о скорбь! Увы, о мука злая!
Я из-за вас давно терплю, страдая.
Со мной навеки расстаетесь вы!
Рок не судил нам общего удела,
Царица сердца и убийца тела!
Что жизнь? И почему к ней люди жадны?
Один как перст схожу в могилу я,
Прощай, прощай, Эмилия моя!
Сожми меня в объятьях горячо
И выслушай, что я скажу еще.
Вели борьбу великую и спор
Из-за любви и ревности своей.
Юпитер пусть научит, как верней
Мне все поведать о служенье даме
А это — верность, честь и знатность рода,
Смиренье, ум и доблесть и свобода,
И сан, и все, что нужно в ратном поле.
Пускай Юпитер не получит доли
Что так, как Паламон, любви достоин.
Тебе служить он мнит венцом всех благ,
И если ты вступить захочешь в брак,
О Паламоне вспомни, честном муже…»
Смертельный холод поднялся от ног
К его груди, и бедный изнемог.
В его руках ослабла вслед за тем
Живая мощь и скрылась вдруг совсем.
Из горестного сердца, онемело,
Когда для сердца пробил смертный час.
Потом дыханье сперлось, взор угас.
От дамы глаз не мог он отвести.
И дух, сменив свой дом, помчался к краю,
Где не был я; где этот край — не знаю.
Итак, молчу; ведь я не иерей,
Которому уделы душ ясней.