Кентавр

Звуки стихли, из-за двери не доносилось ни единого шороха. Женщина знала, что в свете ночника он ясно увидит подушку на кровати, голову Моники и куклу, зажатую в ее руке. Полковник Мастерс должен был увидеть все, но он ничем не показывал, что видит хоть что-нибудь. В эти несколько секунд она пережила ужасное чувство; ей подумалось, что она все вообразила и выставила себя полнейшей дурой и истеричкой. Эти ужасные мысли тревожили ее, а полная тишина лишь усиливала подозрения. Может, она просто сошла с ума? Неужели чувства обманули ее? Почему он ничего не видит, почему молчит? Почему голос… голоса стихли? Из комнаты не доносилось ни звука.

Потом полковник, резко отпустив ее руку, выпрямился, а молодая женщина в этот миг замерла, пытаясь подготовиться к презрению, к оскорбительному высокомерию, которое он выльет на нее. Пытаясь подготовиться к таким нападкам, ожидая их, она была ошеломлена тем, что от него услышала.

— Я видел это, — прошептал он, выдавливая из себя слова. — Я видел, как она двигается!

Гувернантка стояла парализованная.

— Она смотрела на меня, — добавил полковник едва слышно. — Прямо на меня!

Резкая перемена ожиданий поначалу лишила ее дара речи. Ничем не прикрытый ужас, звучавший в этих словах, помог ей восстановить уверенность в себе. Вдобавок именно полковник первым нарушил молчание, хотя, казалось, говорил скорее себе, чем ей.

— Этого я всегда и боялся. Знал, что когда-нибудь настигнет… но все же не так. Не таким образом.

Неожиданно в спальне вновь послышался голос — нежный и ласковый, искренний и человеческий, — это был голос Моники, который умолял: «Не уходи, не оставляй меня! Вернись в кровать, пожалуйста!»

Потом последовал какой-то непонятный скрипящий звук, похожий на ответ. В скрипе слышались слова, которые мадам Йоцка не могла понять. Они пронизывали женщину ледяными иглами. Ее бил озноб. Неподвижная, безжизненная фигура полковника обернулась и наклонилась к ней. Он заговорил, его губы приблизились к ее лицу, и она почувствовала его дыхание на своей щеке.

— Buth laga… — женщина услышала, как он повторял эти слова сам себе снова и снова. — Месть… на языке хиндустани[14].

Полковник издал вздох, полный страдания. Его слова впитались в нее, словно капли яда. Вот они — слова, которые она слышала столько раз, не понимая их смысла. Наконец она узнала их значение: месть!

— Я должен войти, войти, — бормотал он. — Я должен войти и посмотреть на нее.

Ее интуиция нашла подтверждение: опасность грозила не Монике, а ему. Смертоносная энергия, сконцентрированная в этой ужасной детской игрушке, была нацелена на него. Полковник попытался было обойти мадам.

— Нет! — воскликнула женщина. — Я пойду! Позвольте мне войти!

И она стала отталкивать его, прилагая все силы. Но рука полковника уже легла на дверную ручку, и в следующий миг он вошел внутрь. Они оба замерли на пороге. Мадам Йоцка стояла слегка позади, но пыталась отодвинуть его и встать спереди, чтобы защитить.

Она смотрела из-за его плеча, так широко открыв глаза и с таким болезненным напряжением, что у нее потемнело в глазах. Тем не менее зрение ее не подвело, и она видела все. В комнате не было ничего необычного, ничего сверхъестественного, ничего пугающего, и женщина снова засомневалась в своей нормальности. Не сама ли она вогнала себя в панику — что могло произойти с Моникой в этой спокойной и безопасной комнате? Мерцающий свет ночника позволял увидеть крепко спящего ребенка, но никакой игрушки рядом с ней на подушке не было. На столике стояли стакан с водой и горшочек с цветами, на подоконнике лежала книжка с картинками, а окно было слегка приоткрыто. Лицо Моники выглядело спокойным, глаза закрыты — она крепко спала. Дыхание было ровным и глубоким, ничто не выдавало тревоги, что слышалась в ее мольбах несколько минут назад, только постель оказалась несколько смятой. Еще женщина заметила, что ночное покрывало сбилось в ноги, словно Монике стало жарко и она разметалась во сне. Более ничего.

Поначалу полковника и гувернантку обманула эта спокойная умиротворенная картина. В спальне было так тихо, что четко слышалось ровное дыхание Моники. Глаза вошедших исследовали все. Ничто здесь не двигалось. Но тут мадам Йоцка ясно осознала, что движение было. Что-то шевелилось. Она ощущала это кожей. Отрицать это было невозможно. В наполненной тишиной спальне что-то двигалось, и это движение несло в себе опасность.

Непонятно почему, но Йоцка была уверена, что самой ей ничто не грозило, в равной степени как и Монике, а под угрозой жизнь именно полковника Мастерса. Теперь она уже чувствовала это всем своим существом.

— Подождите здесь, возле двери, — почти приказала она, ощущая, что полковник двинулся вслед за ней в глубь комнаты. — Вы сказали, что кукла смотрела на вас. Она где-то здесь? Будьте осторожны!

Женщина хотела взять его за руку, но достать уже не смогла.

— Полная чушь, — пробормотал Мастерс и зашагал еще решительнее.