Кентавр

Я же, терпеливо ожидая, когда он вновь вернется в свое спокойное, похожее на транс состояние, чтобы укрыть его получше, подошел к окну и выглянул наружу. Улица была пуста, только какой-то нищий неумело играл на дешевой свистульке. Несчастный остановился как раз под нашим окном. Свет фонаря падал на его оборванную, согбенную фигуру. Лица я не мог разглядеть. Двигался нищий музыкант на ощупь.

Снаружи бездомный бродяга наигрывал на дудочке в холодной и темной ночи.

Внутри Мечтатель внимал ему, грезя о своих богах и саде, великой Матери-Земле, простой мирной жизни на лоне Природы…

Каким-то образом я понял, что музыкант следит за нами. Я махнул ему, прогоняя прочь. Но тут неожиданно кто-то тронул меня за руку, отчего я стремительно обернулся, с трудом сдержав крик. Рядом стоял в ночной сорочке О’Мэлли, исхудалый, как призрак, со сверкающими глазами, а губы его, на которых играла самая прекрасная улыбка, какую мне доводилось видеть, шептали:

– Не гони его… – радость поднималась в нем, – но иди и скажи, что мне нравится, как он играет. Иди и поблагодари его. Скажи, что я слышу и понимаю. Скажи, я иду. Хорошо?..

Всё внутри перевернулось. Словно меня что-то приподняло над полом. Он него ко мне передалась волна энергии. Комнату наполнил ослепительный свет. В сердце моем зародилось сильнейшее чувство, вызывавшее одновременно и слезы, и радость, и смех.

– Как только ты ляжешь обратно в постель, я сразу пойду, – услышал я свой голос, будто говоривший издалека.

Буря чувств улеглась столь же быстро, как и налетела. Помню, он сразу послушался. Когда я наклонился, чтобы подоткнуть одеяло, лицо мое сладко окутал манящий аромат лугов и полей.

Вот я уже стою на улице. Теперь я вижу, что музыкант слеп. Его руки и пальцы странно велики.

Я подошел к нему почти вплотную и уже готов был вложить в протянутую ладонь всё, что у меня нашлось в карманах, и гораздо больше – ради О’Мэлли, которому понравилась игра, – когда что-то заставило меня обернуться. Не могу сказать точно, что это было. Сначала показалось, что кто-то постучал в окно его комнаты за моей спиной, затем послышался легкий шум в комнате, а вслед за тем – самое необычное: словно кто-то вихрем пронесся мимо меня с радостным кличем…

Ясно я помню лишь то, что обернулся, но, еще не успев отвести глаз от лица нищего, увидел, как в незрячих очах блеснул свет, словно он прозрел. А на губах расцвела улыбка: клянусь в этом.

А когда повернулся обратно, улица передо мной была пуста. Нищий исчез.

Тающие очертания его фигуры быстро уносились вдаль за завесой тумана. Он был огромен и, распрямляясь, становился всё больше. В круге отбрасываемого фонарем света было видно, что плечи его поднимаются выше человеческого роста. И он был не один. С ним вместе двигалась вторая фигура.

Издалека донесся звук флейты. Слабо и певуче. А в грязи, под ногами, валялись деньги, брошенные за ненадобностью. Последние монетки звякнули о мостовую. Вернувшись в комнату, я понял, что тело Теренса О’Мэлли перестало дышать.