Келе

— Видать, выпили! — понимающе блеснули глаза Агнеш, и она тут же шлепнула на сковороду два здоровенных куска колбасы. В будний день такое роскошество было никак не допустимо, но Агнеш хорошо изучила повадки мужчин.

— Ясное дело, подвыпили! Ишь, как поют-заливаются…

Теперь уже ясно слышалось бренчание колокольчика,

Вахур залилась веселым лаем, а Копытко — точно и не было позади пробежки до города и обратно — великолепным резвым аллюром завернул во двор.

Мужчины, завидев Агнеш, молодцевато выпрямились, а женщина улыбнулась им приветливо.

— Вот мы и прибыли, — Смородина приветственно махнул зажатой в пальцах сигарой. — Что у нас на обед, Агнешка?

Агнеш тотчас заметила и новые сапоги, и высоченную шапку на голове у Берти.

— Не беспокойтесь, знаю я, какой обед полагается после удачной покупки! Каковы обновки, таков и обед. Небось не каждый день этакий праздник выпадает…

— Душевные речи и слушать приятно!

Янош Смородина, добравшись до кухни, плюхнулся на стул, а Берти повел Копытка в хлев.

От жареной колбасы исходил аппетитнейший дух; Агнеш терла на терке хрен, а Смородина знай себе сидел и улыбался. Время от времени он шевелил пальцами, проверяя, не жмут ли новые сапоги. Однако мозолям, неизменно чутким к перемене погоды, в новой обувке было покойно.

Берти пришлось пригнуться у притолоки, чтобы не слетела с головы высоченная шапка, и некоторое время он еще покрасовался в ней и на кухне.

— Так я подаю на стол, — сказала Агнеш и подумала, что мужчины, если и выпили, то, должно быть, немного, потому что, как вошли в кухню, тихие стали, не видно, что в них палинка шумит. А хоть бы и выпили, так на свое пьют, потом заработанное; к ней, Агнеш, они добры, и она себя чувствует тут как дома.

— Накладывайте себе, Агнеш, не стесняйтесь, вы тут своя!

Эти слова произнес Берти, и рука Агнеш скользнула к его руке, но взгляд ее был устремлен на Яноша Смородину.

— До чего ж вы оба добрые да хорошие!

Копытко упругим шагом прошествовал на свое место и, когда за Берти закрылась дверь, огляделся вокруг.

— Вот мы и вернулись. По дороге и в городе все смотрели на нас… Торо, я видел твоих сородичей, но даже знака не мог им подать, потому что Берти сегодня был какой-то шумливый. Цитер, синица, что-то прокричала мне, но я не совсем разобрал. Вроде бы беда приключилась с Карак.

Тут из своего уголка высунулся филин и щелкнул клювом на свой привычный лад.

— Карак пришел конец, — вмешался он, — я был там и видел собственными глазами. Человек…

— Капкан? — озабоченно моргнул Торо.

— Нет, там было что-то другое. Карак сказала, вроде бы она съела что-то такое вместе с мясом козленка.

— Какого еще козленка? — повернулся к нему Мишка, который решил было хранить гордое молчание, но любопытство взяло верх.

— Детеныша косули. Он погиб от мороза, и Карак обгладывала его.

— Тогда человек тут ни при чем, — решительно взмахнул хвостом Мишка.

— Очень даже при чем, — стоял на своем филин. — Я сам видел.

— Странно, как это ты ухитряешься все видеть…

— Хочешь верь, хочешь — не верь, но я действительно видел. Человек сделал надрез в боку у козленка и насыпал внутрь какого-то белого порошка… Если бы Карак попалась мне по пути, я предупредил бы ее. Но мы не встретились, и потом, когда я туда прилетел, Карак уже корчилась в предсмертных судорогах.

— Выходит, все-таки человек тут замешан, — после долгого молчания просопел Мишка, обдумав хорошенько все услышанное. — Никак не поймешь, что у человека на уме. С другой стороны, и Карак могла бы поостеречься.

— Туда ей и дорога, — сердито распушил перья Келе. — Кто не умеет о себе заботиться, таких и жалеть нечего.

— Верно сказано, — склонил голову филин. — Чирик тоже не остерегалась и угодила мне в когти, зато я сейчас сыт. А Карак ведь славилась своим тонким чутьем, ей бы надо было только принюхаться хорошенько; но она забыла об осторожности, вот за то и поплатилась жизнью.

— Нечего ее жалеть, — грач стукнул клювом по крышке ларя. — Я раз видел: Карак набила брюхо так, что и дышать едва могла, а все-таки ходила по лугу и подбирала птичьи яйца. Жаворонки уж как ее умоляли, да напрасно. Яйца поедать — вообще примета плохая: говорят, кто яйцами кормится, не доживет до следующего гнездования. Выходит, правда.

Во время этого разговора в хлеву появилась Вахур. Она опять переела лишку, ее одолевал сон, но она не удержалась, чтобы не вмешаться в общую беседу.

— Воровка жалкая, — вот кто была эта Карак! — возмущенно вильнула хвостом собака. — Даже отсюда, со двора, как-то раз унесла одного гуся. Посмела обокрасть самого человека — вот и поплатилась теперь за это!

— Что же, козленок тоже принадлежал человеку? — продолжал недоумевать Келе.

— Выходит, что так.

— Значит, всё принадлежит человеку?

— Конечно, всё.

Глаза аиста стали холодными, как свежий ледок. Он вспомнил о своих отрастающих крыльях…

— Вольные звери и птицы — нет! — решительно тряхнул он головой.

— Вольные звери и птицы — нет! — грач негромко, но уверенно стукнул клювом по крышке ларя.

— Вольные звери и птицы — нет! — распушил перья филин.