Келе

Подняв голову, он увидел, что с ветки одного из кустов на него блестящими от любопытства глазками смотрят три птенца скоропута.

— Ах, это вы! — взглядом приветствовал их аист, радуясь возможности переключить мысли на другое.

— Да… пока еще тут, — втянув круглые пушистые головки, птенцы одновременно заморгали.

— Все еще не улетели?

Пушистые комочки переглянулись, решая, можно ли отвечать этому чужаку, когда откуда ни возьмись на выручку птенцам прилетел старый скоропут.

— Улетим, скоро улетим, длинноногий Келе. А вот тебя каким ветром занесло сюда?

— Летел, летел и сел.

— Один?

— Один.

— Я случайно подслушал, как Гага говорили между собой, будто ты болен. Но я вижу, это неправда.

Они помолчали. Оба знали, что это правда, поэтому скоропут перевел речь на другое:

— Да, мы скоро двинемся в путь, птенцы окрепли. Как ты считаешь?

— И по-моему, они окрепли. Лето выдалось удачное, вот они и набрались силенок… — И аист подумал о своих собственных птенцах, которые сейчас вдруг стали ему очень близки, может быть, потому, что находились так далеко… — Доброго вам пути, — аист кивнул и перешел на другую сторону куста.

— Посмотрите на него, — махнул вслед аисту скоропут. — Видите, какое у него крыло?.. Он болен. И запомните: никогда не подходите близко к нему, иначе он переловит вас, как кузнечиков.

Птенцы испуганно прижались друг к дружке.

— Я раз видел, как один аист проглотил лягушку, такую здоровенную — с наше гнездо.

Малыши еще теснее сбились в кучу.

— Главное, всегда слушайтесь меня! На земле нам, скоропутам, нет места. Либо мы в воздухе, ловим мух, либо на земле — кузнечиков, а потом — ш-ш-ш — и обратно, в кусты.

— Обратно, в кусты… — послушно повторяли малыши.

— Если заметите в воздухе тень — ни в коем случае не лететь… Запомнили? Не лететь, а прятаться в кусты.

— Прятаться в кусты, — заучивали птенцы урок.

— А как Большое Светило зайдет и снова покажется на небе, мы отправимся в путь.

— Отправимся в путь, — эхом отозвались птенцы.

— Правильно, молодцы! А теперь можете поохотиться.

Аист к тому времени успел отойти далеко от места встречи со скоропутами.

Когда солнце на небе раскалилось докрасна и запах болотной тины смешался с запахом прелого камыша, пожухлой соломы, свежевскопанной земли и луговой мяты, гуси опять выстроились в ряд и один за другим прошествовали к калитке. Утки тоже выбрались из ручья на берег, но домой не спешили, им хотелось еще попастись на лугу. Множество проглоченной ряски залегло в желудке приятной тяжестью, однако завидев кузнечика, утки припускались во всю прыть, будто они с утра ничего не ели.

Янош Смородина распахнул калитку. Гуси проходили по одному, ступая величественно, только что не благодарили хозяина едва заметным кивком, как знатные дамы — услужливого камердинера, но уток и на этот раз пришлось созывать криком:

— Ути-ути-ути, холера вам в бок, ненасытные утробы!

Надо признать, что упрек хозяина был явно несправедливым: для кого, спрашивается, наращивают жирок утки, как не для Яноша Хайдинака-Смородины? Но помыслы старого садовника в данный момент были далеки от гастрономических ощущений, от жареной утки, которая, по мнению знатоков, уступает только жаркому из поросенка, покрытому румяной, хрустящей корочкой. Вы спрашиваете, на каком же месте тогда стоит жареная гусятина? Поистине наивный вопрос: ведь гусятина ни в какое сравнение идти не может с уткой! Мясо цыпленка и то лучше гусиного, хотя и не очень ценится гурманами — так себе, обычный ходовой товар, который сельский житель сбывает неприхотливым горожанам.

Заслышав, как открывается калитка, утки тотчас вспомнили про зерно — хозяин в таких случаях всегда насыпал птице кукурузы на заедку — и, отпихивая друг дружку, опять принялись осаждать калитку:

— Кря-кря-кря, нет чудесней нашего двора!.. — и бегом поспешили домой, где вроде бы все оставалось по-прежнему, и только уткам знакомый двор казался в диковинку, а значит, мог служить предметом радости, как и многое другое в этом прекрасном мире.

Вахур недовольно поднялась со своего привычного места у колодца: гомон уток, суетившихся вокруг, раздражал ее. Послеполуденный сон был прерван, и настроение у собаки испортилось вконец.

Она забрела в хлев, но и там ей не удалось продолжить прерванный сон: хлев заполонили мухи, даже стены казались черными от несметного количества настырных, безжалостных тварей.

— З-з-з, нез-знакомый з-запах! — потревоженные мухи накинулись на собаку. Вахур с неоправданной яростью отбивалась от них, и когда ей удавалось поймать хоть одну, она беспощадно перекусывала ее зубами. Но все равно она бессильна была справиться с черными полчищами.

— Как только вы терпите этих Зу? — Собака недоуменно уставилась на коня, которого сегодня на базар не взяли, дав ему денек отдохнуть.

— А что поделаешь, Вахур? Приходится терпеть, — Копытко сердито отмахивался хвостом от назойливых бестий. — Сама видишь: оба мы на привязи, и я, и Му.

Корова тоже не переставая била себя хвостом по бокам, а иной раз, не выдержав, поворачивала голову, пытаясь отогнать мучительниц рогами.