Каждый час ранит, последний убивает

Девушка ждет кары, поэтому ее не приходится упрашивать. Но появляется Межда лишь спустя пятнадцать минут. Она хватает Таму за волосы и тащит в кухню. Потом толкает так сильно, что Тама падает на пол. Межда ставит на нее стул и садится на него верхом.

Добыча обездвижена.

Затем она уже не торопится…

Она связывает мне руки за спиной, срывает одежду. Потом снова садится на стул, надевает латексные перчатки и спокойно толчет в чашке жгучий перец.

Сладко улыбаясь, Межда мурлычет себе под нос. Она напевает детскую песенку, что-то вроде колыбельной для малышей.

Чтобы кто-то стал хорошим,
Купим сарафан в горошек,
Чтобы оградить от бед,
Купим миленький корсет…

Когда она встает со стула, я резко вскакиваю на ноги и, несмотря на связанные руки, бегу. Через секунду она вцепляется мне в волосы, и я снова падаю. Она снова тянет меня в кухню. Я ору, поэтому она заталкивает один из ее грязных платков мне в рот. Глаза у меня готовы выскочить из орбит, а сердце – разорваться.

Изри, Господи, вернись! Вернись сейчас же! Посмотри, на что способна твоя мать! Вернись, молю тебя…

Она заставляет меня лечь на живот, я пытаюсь ударить ее пяткой, но мне до нее даже не дотянуться.

Хочешь, будет на чепец
Красных розочек венец,
Драгоценностей и злата,
Чтобы поживать богато…

Она раздвигает мне ноги и своими цепкими пальцами засовывает в меня перец. Мажет везде, действительно везде. Боль такая, что мне кажется, что я проглотила собственный желудок. Я слышу, как она снова и снова поет эту песенку. Может быть, она пела ее для сына. У нее мягкий голос. Мягкий до ужаса.

Куколка моя родная
Глазки все не закрывает.
Спи, красавица, усни,
Глазки синие сомкни,
Спи, мой котик, засыпай,
Маму мучать прекращай.
Куколка моя родная
Постепенно засыпает…

Она хватает меня за щиколотки и тащит на лоджию.

– Кстати, он не вернется, – говорит она.

Она уходит, а мне удается свернуться калачиком и, спустя несколько минут, выплюнуть платок. Я глотаю воздух и начинаю кричать. Так громко, что мне кажется, у меня лопнет голова.

Я кричу и кричу. И не могу остановиться.

Межда возвращается со своей адской смесью и, держа меня за шею, умудряется запихнуть ее остатки мне в рот. Я не успеваю выплюнуть эту отраву, потому что она залепляет мне рот скотчем.

– Ну что, маленькая гадина, я же сказала, что ты мне за все заплатишь! – усмехается она.

Дверь закрывается, я бьюсь, как выброшенная на берег рыба. Из глаз текут едкие горячие слезы. Я задыхаюсь. Сгораю заживо.

Межда возвращается с наступлением вечера. Я, скорчившись, лежу в углу лоджии. Я постоянно плачу, мое несчастное тело сотрясают спазмы.

Межда облокачивается о стену и наблюдает за мной. Как будто любуется созданным ею самой произведением искусства.

– Я тебе никогда не рассказывала о своей дочери, – говорит она. – Может, как-нибудь расскажу. Спокойной ночи, дорогуша…

Она уходит, и я слышу ее голос:

Моя куколка родная
Засыпает, засыпает.
Ангелочки, сон храните,
На бочок переверните,
Ветерок, кровать качай,
Спи, малютка, баю-бай.
Мама голову теряет,
Так малышку обожает.

Это была одна из самых ужасных ночей в моей жизни. И одна из самых долгих. В какой-то момент я перестаю двигаться. Просто плачу и плачу. К ожогам добавляется холод. Они терзают меня по очереди.

Я не знала, до какой степени можно страдать. Так страдать и все же продолжать жить.

Глаз я не сомкнула. Ни на секунду.

В мертвой тишине я звала Изри. Умоляла. Ненавидела. Ненавидела их всех – его, отца, мать, тетю.

Кошмар продолжался, и наступал новый день. Еще один день. Лучше бы была ночь, вечная ночь.

Но, по всей видимости, смерть мной не интересуется.

Я слышу, как в кухне часы пробили десять. Дверь на лоджию открывается, появляется Межда. Она срывает скотч, который мешал мне заорать, и смотрит прямо в глаза:

– Ты должна понять, Тама. Ты должна понять, что ты – никто… Ты принадлежишь мне, и только мне. Я тебя купила, ты – моя. Как мебель, шмотки, как все, что тут есть. Если еще раз пожалуешься Изри… Будет еще хуже, это я тебе обещаю…

Я киваю, и она меня развязывает.

– Можно, я пойду помоюсь? – прошу я слабым голосом.

– Сначала приготовь мне завтрак. Есть хочу.

* * *

Конечно, у меня остались следы. Которые я не смогла показать Изри, когда он пришел три дня спустя. Межда правильно рассчитала, что я никогда не решусь показать ему эту часть своего тела.

Когда он спросил, все ли у меня в порядке, я просто ответила, что да. Он не заметил, что мне больно ходить и еще больнее сидеть.

Межда думала, что победила, и была на седьмом небе от счастья.