Казанова

Через день к нему явился красивый молодой человек, представившийся венецианским графом Мануцци. Слушая его, Казанова сообразил, что перед ним сын того самого Мануцци, который, будучи осведомителем инквизиции, некогда выманил у него колдовские книги, ставшие главным орудием в руках обвинения. Нынешний юный Мануцци был сердечным другом посланника Мочениго, известного своими противоестественными наклонностями. Видимо, за близость к Мочениго юный Мануцци и был удостоен графского титула; отец его был простым огранщиком. Однако зла на него Авантюрист не держал, поэтому они дружески обнялись, и посланец сообщил, что Мочениго настроен к Казанове весьма благосклонно, но до получения рекомендательного письма может встретиться с ним исключительно как частное лицо. Мануцци пригласил Казанову прибыть после обеда в указанную кофейню выпить чашечку кофе, намекнув, что попозже к ним присоединится посланник. В Мадриде Мочениго часто появлялся в обществе своего возлюбленного, но несмотря на это пользовался любовью и уважением испанцев. Хотя, как замечает Казанова, наверняка уважение бы несколько поубавилось, ежели бы стало известно, что в этой парочке роль мужа чаще всего исполнял Мануцци. Осведомленность в подробностях скрытой от посторонних глаз жизни юного графа впоследствии сыграла роковую роль в судьбе Казановы.

В ожидании рекомендаций Соблазнитель принялся приобщаться к увеселениям испанской столицы. Он побывал в театре, на корриде, у жриц продажной любви. Но более всего ему понравились публичные балы и танец фанданго, исполняемый несколькими парами под звуки гитары и ритмический перестук кастаньет. На каждом балу непременно наступало время для фанданго, и он с завистью смотрел на выстраивавшихся друг напротив друга танцоров и танцовщиц. Движения были чувственными и возбуждающими, и он был уверен, что после танца ни одна из танцовщиц не смогла бы отказать своему партнеру в любви, ежели бы он захотел от нее таковой. Несмотря на свои сорок два года он решил непременно научиться танцевать фанданго и преуспел в сем искусстве как благодаря умелому учителю, так и собственному старанию.

На мадридских балах Казанову познакомили с довольно необычной местной традицией: кавалер, желавший танцевать, должен был приходить со своей дамой, так как найти свободную было невозможно: женщины без сопровождения мужчин на бал не допускались. Казанова обратился за помощью к Мануцци. Молодой венецианец сказал, что тот, кто, подобно Казанове, не имеет в городе знакомых красавиц, может постучаться в любой дом, где есть девушка, и попросить дозволения у родных пригласить ее потанцевать. А так как все девушки бредят танцами, то родные, желая избежать девичьих слез и криков, следующих за отказом, обычно давали согласие, особенно когда кавалер был вовсе не знакомым, а значит, бал не станет предлогом для свидания с тайным любовником. После бала кавалер был обязан доставить девушку домой. Вместе с девицей обычно отправляли слугу проследить, чтобы кавалер, сговорившись с красавицей, не умыкнул ее на время для более пикантных удовольствий.

Казанова последовал совету Мануцци. Так, он познакомился с доньей Игнацией, дочерью испанского сапожника, занимавшегося исключительно починкой обуви и почитавшего за унижение снимать мерку с ноги клиента и производить примерку. Набожная донья Игнация долго сопротивлялась ухаживаниям Соблазнителя, боясь адского пламени и прочих мук, уготованных грешникам. Но опытному искусителю удалось сломить сопротивление красавицы, и не только ее. Отец доньи Игнации, очарованный манерами и обхождением Казановы, согласился на их любовь, полагая, что иностранец, сознавая, какую честь ему оказывают, женится на его дочери. Он дал понять, что решение сие далось ему с большим трудом, ибо ни один чужеземец по благородству и родовитости не может сравниться с испанцем. Соблазнитель всегда с легкостью давал любые обещания, а когда наступало время, с еще большей легкостью не исполнял их: не судьба… Так же поступил он и с доньей Игнацией, которая в конце концов вышла замуж за настоящего сапожника, самолично снимавшего мерку с ног клиентов. Отец ее скрепя сердце вынужден был согласиться с ремеслом зятя.

Донья Игнация утешала Соблазнителя все время его пребывания в Мадриде. Однако молва, точнее, одно из изданий «Мемуаров», приписывает Казанове еще одно мадридское приключение, совершеннейше в духе мадридских тайн и сочинения господина Потоцкого[70].