Казанова

Вероятно, было неизбежным, что Катарина окажется вовлеченной в связи М. М. Ведь, поднаторев в похождениях, М. М., по-видимому, сделала Катарину своей любовницей в стенах монастыря. Об этом мы знаем лишь со слов Казановы, а он вряд ли был прямым свидетелем того, что произошло между женщинами. Но когда Катарина узнала в медальоне с «Благовещением», подаренном М. М., работу того же художника, который нарисовал портрет Казановы, спрятанный в перстень, который ей раньше подарил Джакомо, то она догадалась о неверности любимого и присоединилась к участникам этих сложных отношений. Организовала все М. М. Имея, благодаря происхождению из патрицианской семьи, сравнительно легкий доступ к гондолам и возможность покидать монастырь, а также используя влияние де Берни, М. М. помогла Катарине тайно покинуть монастыре и отправила ее в казино на Мурано. Здесь Катарина осталась ждать в полной растерянности неизвестно чего, а М. М. и де Берни наблюдали за ней через глазок, спрятанный в лепных розах. Когда, надеясь застать М. М., появился Казанова в карнавальном костюме Пьеро, он был потрясен и не слишком рад, обнаружив Катарину. Сразу же он понял, что стад объектом некоего заговора, почувствовал, что «им играют, его заманили в ловушку, провели и отвергли» обе женщины, изобличив его в обмане и неверности. Если М. М. и де Берни ожидали очередного секс-шоу, их постигло разочарование. Катарина сначала спокойно сообщила, что сама спит с М. М., любовницей ее собственного любовника, полагая, видимо, что это все искупает и сближает ее с Джакомо, затем последовала ночь слез, возражений, мольбы и сожалений. Уходя, Казанова отдал ей ключ от казино на Мурано и попросил передать его М. М., полагая, что больше никогда не увидит ни одну из женщин.

В отчаянии он направился домой, но в лагуне тем временем разразилась буря, и карнавальным гулякам, задержавшимся на Мурано на празднике, было очень опасно возвращаться в Венецию. Казанова чуть не утонул, но до дома добрался и слег в постель в палаццо Брагадина с лихорадкой, которая продлилась несколько дней.

Восьмого февраля, выздоровев, Джакомо уже вновь развлекал М. М. и де Берни за ужином в своем казино около «Сан-Моизе». Де Берни не смог припомнить, чтобы знал молодого итальянца в Париже, но заявил, что «с этого момента мы никогда не сможем позабыть друг друга. Тайна, объединяющая нас, такова, что делает нас близкими друзьями». В соответствии с заверением, он и М. М. решили попробовать воссоединить заново своих юных возлюбленных. Вернее, так они утверждали. С самого начала монашка и француз могли иметь целью всего развлечения не альтруистические романтические идеи, а превращение любовного треугольника в четырехугольник. Казанова был бессилен удержать свою «маленькую жену» вдали от развращенного и сексуально всеядного общества, в котором жил сам. Он недолго колебался прежде, чем согласился познакомить Катарину и де Берни и тем самым положить начало ряду еще более возмутительных оргий на радость послу-вуайеристу.

Эта часть мемуаров остается порнографичной и в наши дни, но из этого не следует, что описанные события не могли быть реальными. Казанова, к его чести, не оправдывает участников событий и их мотивацию для вступления в т. н. расширенные сексуальные отношения; он просто описывает ослабление чувства любви, стремление к сексуальному гедонизму, возможно, бисексуальные склонности, тягу к вуайеризму и — в центре всего этого — себя самого, в роли ошеломляюще приапической, но праздничной.

В первую общую ночь Казанова, М. М. и Катарина (де Берни отсутствовал) начали с обычной щедрой трапезы и чтения классической порнографической литературы (описаний любовных встреч между женщинами), а закончили сексом втроем, развлекаясь «всем зримым и ощутимым, что послала нам природа, свободно вбирающими все, что мы видим, и убеждающимися, что все мы становимся одного пола в том трио, в которое играем».

На следующий день Казанова признавался, что ощутил, как у него часто бывало после подобных оргий, «смутное раскаяние», но было ли оно вызвано внутренним неприятием усугубляющегося развращения совсем еще недавно девственной Катарины или тем фактом, что они пренебрегали средствами предохранения от беременности, хотя имели особые основания ее опасаться, остается не ясным. (Действительно, Казанова пишет: «Я всегда не мог решить, действительно ли мне стыдно или я просто слегка смущен».)