Казаки-разбойники

—      Девочка, передай гривенник на билет, — сказала женщина и дала Любе монетку. Значит, и она поняла, что Люба едет одна. Раньше всегда обращались к маме, а к Любе никогда.

Люба повернулась к Соне и сказала:

—      Передайте, пожалуйста.

И Соня взяла гривенник. А потом, через некоторое время, Соня тронула Любу за плечо:

—      Передайте, пожалуйста, — и дала розовый билет для тётеньки.

Потом освободилось сразу много мест, и они сели. Каждой досталось место у окошка. Люба продышала во льду кружок и стала смотреть в окно. Вон бегут два мальчишки. У одного будёновка с зелёной матерчатой звездой. От бега уши у будёновки развеваются, и видно, что мальчишке это нравится. А у другого мальчишки зато сабля, совсем как настоящая, к поясу привешена. Мальчишки играют в войну. А они с Соней едут в театр, на «Синюю птицу». Интересно, какая она, синяя птица? Люба обернулась к Соне. Соня тоже проделала кружочек и смотрела в окно.

—      Соня, как ты думаешь, какая она, синяя птица?

—      Я по-разному думаю: то так, то сяк. А ты билеты в театр не потеряла?

—      Что ты! — Любе от одного такого предположения стало страшно. — Вот они. — Она потрясла рукой. В варежке лежал твёрдый бумажный квадратик — сложенные в несколько раз билеты.

Они ехали долго. Мимо пустых заснеженных бульваров с чёрными деревьями, мимо большого кино. Люба была в этом кино давно, с мамой и с папой. Она тогда не поняла, почему все смеялись в тёмном зале и говорили странное слово: «чарли-чапли». Любе не хотелось спрашивать. Она смотрела на экран, но, не понимая, что там происходит, заскучала и стала смотреть назад, в далёкое маленькое окошечко, откуда бил голубой луч. Так смотреть было гораздо интереснее. В луче двигались крошечные фигурки, их никто не видел, а она видела, это были её человечки, она смотрела на них и уже любила их, маленьких и ничьих.

«Ребёнок совсем извертелся, — сказала мама. — Говорила я, не надо её брать. Лучше бы побыла на свежем воздухе».

«Ничего, пусть посидит с нами, — ответил папа, и засмеялся, и сказал сквозь смех: — Пусть посмотрит чарли-чапли».

И Люба повторила про себя: «чарли-чапли».

—      Приехали, — сказала Соня, — Пушкинская площадь.

—      Девочки! Ваша остановка! — крикнула хриплая кондукторша.

Они вышли на тротуар. Снег в центре города был убран, асфальт, холодный и чистый, лежал под ногами.

У театра толпился народ. Вот маленькая девочка с мамой; у девочки синий бант вытащен из-под шапки, наверное, чтобы не помялся. Мальчишка в расстёгнутом пальто вытянул шею, кого-то ждёт. А вот эти две девочки, наверное, подруги, как и они с Соней. Люба улыбнулась девочкам, и та, что повыше, в белой пушистой шубе с жёлтыми пятнышками, тоже улыбнулась. Наверное, ей, как и Любе, нравились те, кто был в чём-нибудь похож на неё. Ты с подругой, и я с подругой.

—      Люба, — Соня потянула её за рукав, — а ты не боишься, что билеты вдруг неправильные?

—      Ну что ты! — сказала Люба, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. — Как же они могут быть неправильные, когда они же совершенно правильные.

Ей и самой хотелось поскорее пройти внутрь театра, чтобы убедиться, что строгая билетёрша не остановит в дверях, что седьмое и восьмое места в двенадцатом ряду не окажутся занятыми кем-нибудь другим.

Билетёрша только мельком взглянула на билеты, оторвала от них по кусочку и сказала:

—      Проходите.

И гардеробщица взяла у них пальто так буднично, как будто ничего особенного не происходило. Любе от этого стало как-то свободнее. Значит, они такие, как все здесь, в этом необыкновенном, прекрасном театре, где так по-особенному блестят полы, а тихий зимний день торжественно светит в окна. И хотя день, всё равно горят лампы, потому что это театр. И они здесь по праву.

В зале было прохладно, на занавесе летела чайка. Она показалась Любе некрасивой, это была не синяя птица. Люба ждала только одного — когда покажется синяя птица, та самая, с тяжёлыми сильными крыльями, с бархатным блеском на перьях...

Занавес разъехался, по лицу прошёл ветер. И сразу пропало всё: двенадцатый ряд, Соня, театр, зимний день. Ничего не стало. Были только мальчик и девочка, которые искали синюю птицу. Они тоже хотели её найти и мечтали о ней. А её всё не было. Были волшебные сны, ужасы, Огонь, Вода, Сахар. Был длинный антракт с какой-то особенно вкусной водой в буфете и нарядными, необыкновенными пирожными. Но Любе хотелось, чтобы антракт скорее кончился. И он кончился: как в школе, зазвонил звонок. Опять был ветерок от занавеса. Мальчик и девочка, такие славные и немного странные, всё искали её, синюю птицу. И были на сцене Кот и Пёс, они что-то говорили. Всё, что происходило, было важно и немного непонятно, как мерцание. Синей птицы не было. Спектакль кончился. Закрылся серый занавес, зал стал маленьким. Все захлопали в ладоши. Соня тоже хлопала. А Люба всё оглядывалась растерянно. Ей было обидно, как будто её обманули: обещали синюю птицу, а не показали. Сами обещали, а сами знали заранее, что не исполнят. Кто обещал, кто обманул, она не знала.