Катынь. Post mortem

Высокая стена, покрытая лишаем потеков. На фоне погожего осеннего неба здание, находившееся за стеной, напоминало огромный трансатлантический лайнер с окнами, забранными решетками. Юр жестом головы указал на верхние окна тюрьмы на улице Монтелупих.

– За одним из этих окон сидит мой брат. Томек был очень веселым. Он даже над ними смеялся. – Юр говорил сквозь стиснутые зубы, головой указывая на тюрьму. – Только теперь вот ему не до смеха.

– Уже вынесли приговор?

– Пока еще нет.

Оба заметили, что с вышки за колючей проволокой за ними наблюдает охранник. Юр потянул Нику за руку.

– Могу ли я тут на что-то рассчитывать? – говорил он сдавленным голосом. – Ну, сама посуди!

– Ты всегда говорил, что жизнь – это лотерея. – Ника пыталась вернуть ему его прежние интонации, но Юр, прислонившись к стене, почти прокричал ей в ответ, что жизнь – это торговля, ибо в жизни всегда приходится что-то на что-то менять…

Он вытащил папиросы «Свобода», и тогда Ника вынула из портфеля пачки «Кэмела». Лицо его посветлело, на минуту его голос приобрел прежний тон:

– В этом заключается несправедливость, что у нас тут папиросы «Свобода», а у них там свобода и сигареты «Кэмел».

Ника спросила, не написать ли ему на гипсовой повязке на руке свой адрес, ведь он так давно у них не был, что, верно, забыл его. Тогда Юр закатал рукав рубашки, и Ника увидела в верхней части гипсовой повязки под изображением сердца, пронзенного стрелой, свое имя: Ника…

44

При виде военной шинели, висевшей на вешалке в передней, Юр в нерешительности сделал движение, словно хотел уйти, но Ника втащила его в переднюю. Она была явно оживлена.

– Сейчас увидишь, какое у нас есть чудо. – Ника привела его в гостиную, где на комоде стоял большой радиоприемник «Телефункен». Возле него возился Ярослав, показывая Бусе и Анне, как надо искать на шкале волну Варшавы.

– Трофейный, – бросил он в сторону Юра, окинув цепким взглядом его куртку с нашивкой Poland на рукаве.

– Выгодно быть победителем, – буркнул Юр. – Победители диктуют условия.

Ярослав смерил парня своим обычным снайперским взглядом, словно прикидывая, чем тот может быть опасен для него. А Юр явно искал повода для столкновения, потому что сказал, что там, где когда-то было гестапо, теперь находится госбезопасность, и те, кому повезло не погибнуть от рук немцев, теперь оказались в руках победителей. Анна поддержала Юра: вне всяких сомнений, и те и другие планировали уничтожение польской элиты.

– Эта элита уже лежит в земле, – мрачно сказал Юр. – Или скоро там будет.

Он явно ждал, что скажет на это Ярослав. Но тут вмешалась Ника: нельзя сравнивать немцев с Россией. У коммунистов, по крайней мере, нет лозунгов об уничтожении целых народов, и коммунизм, во всяком случае, провозглашает гуманные идеи…

– Ты, видимо, перепутала коммунию [7] с коммунизмом. – Юр смотрел на Нику как на маленькую девочку, которая любит сказки. – А история учит, что все идеи в конце концов превращаются в свою противоположность.

– Интеллигенции теперь нужно включиться в восстановление Польши. – Ника поглядывала в сторону Ярослава, ища у него поддержки. – Сейчас нужен каждый! Свободу не получают в подарок. Надо включаться!

– Это всего лишь лозунги. Некоторые коммунисты заключают брачный союз с Польшей только для того, чтобы эта свобода не оказалась в результате внебрачным ребенком. – Юр смотрел в сторону Ярослава, как будто адресуя эти слова именно ему. – Единственное преимущество коммунизма заключается в том, что при коммунизме никто не будет одинок, ибо каждый будет иметь своего ангела-хранителя. Запуганные всегда молчат. А им только этого и надо.

– Вот именно, – откликнулась Анна. – Ложью они называют правду. Как это происходит с Катынью. Вы согласны, господин полковник?

Этот вопрос повис в воздухе. Ника наблюдала за Ярославом, вынимающим из кармана пачку папирос. Может, мать права, что в этом человеке есть какая-то двойственность? Ведь он знает больше других. Он был там, откуда другие не вернулись. А теперь почему-то молчит, поглядывая исподлобья на Юра, словно в данном разговоре именно он – главный противник.