Катастрофа на "Вулкане"

Спектакль начинался постепенно. Это дало мне много времени для моего замешательства. И мне стало интересно, какого черта она имела в виду под «Теперь я знаю». Знаешь что? И это из-за такого сумасшедшего рукопожатия?

Музыка появлялась поэтапно. Гул толпы постепенно утих, пропуская мягкую музыку. Постепенно внимание публики переключилось на странную и уникальную атмосферу окружающей среды. Расслабься и получай удовольствие, Картер, сказал я себе. Я перестал думать и начал эту деятельность.

Это была магнитофонная запись. Я понятия не имел, кого. Медленно свет погас, так медленно, что кто-то, должно быть, установил автоматический диммер, потому что ни одна человеческая рука не умеет медленно и постепенно поворачивать ручку. Тусклый свет... темнее... призрачные сумерки... мрак...

Басовая нота превратилась в крещендо. Не медленно. Быстро. Стало оглушительно. Вы уже едва могли различать разные тона. Оно приблизилось к болевому порогу, глухо стучало… потом затихло.

Это эхом отозвалось в моей голове. Я думал, что расслаблюсь и получу удовольствие. Теперь я поймал себя на том, что сжимаю стол рукой и сажусь, болят ребра или нет, как и все остальные в комнате.

Следующий звук был одиночным медленным звуком, воспроизводимым одним пальцем на клавиатуре синтезатора. Вместе со звуком появился холодный лазерный луч синего света, который падал на сцену, также управляемый синтезатором. Потом появился второй комплект — так у света и звука было несколько руководств. Теперь это был красный луч света, падающий на сцену под другим углом. Он пульсировал с пульсирующей музыкой и блуждал в такт мелодии, которую играл музыкант. Третий — ослепительно белый, с ледяной и неумолимой мелодией за ним — присоединился к первым двум, опять же с другого ракурса. Я все думал, откуда взялись эти огни...

Затем раздался поистине оглушительный звук перкуссии.

Синтезатор Moog может имитировать почти любой оркестровый звук, кроме вибрато струнных. Кроме того, он может играть все, что есть в репертуаре рок-н- ролльной группы . И когда молнии чистого белого света начали смешиваться с тонкими, как игла, лучами, падающими на сцену под разными углами, децибелы музыки возросли до невозможности. Комната пульсировала в этом шуме. Небольшое пространство сцены пульсировало вместе с ним — красными, белыми, синими и ослепительно белыми вспышками света. Тьма между ними была такой же жестокой, как и сами молнии. В этом водовороте света появилась Татьяна . Она была обнажена, как Ева. К тому же, ее длинноногое безупречное тело было совершенно безволосым. Парика больше не было, осталась только шапка из чрезвычайно коротко остриженных волос, которая привлекала внимание к сладости ее лица, так же как нагота привлекала внимание к безупречному совершенству ее золотистого тела.

Ее танец - если его можно так назвать - был таким же тихим и контролируемым, как музыка была дикой и неконтролируемой. Ее движения были размеренными, а вспышки света — неконтролируемыми и беспорядочными. В результате ее обнаженное тело стало таким же безличным и бесполым, как у младенца, и таким навязчиво и грубо сексуальным, как у гона животного.

Подробности? Ее тело было совершенным. Это все, что я мог сказать об этом. Вы замечаете хорошее в женщине только тогда, когда ей есть с чем сравнивать плохое. Если она идеальна, то никаких отклонений нет. Вся женщина становится тем, на что ты смотришь и чего жаждешь. И я жаждал. У меня пересохло в горле, мне было трудно глотать. Я сидел, наклонившись вперед, наблюдая за этим представлением и бесконечной чувственностью этой прекрасной обнаженной формы, когда она добавляла свою странную тишину и спокойствие к дикой небрежности света и музыки. И отсюда возник третий эффект, который был перпендикулярен двум другим.

Потом внезапная тишина. Абсолютная. Оглушение. И внезапная тьма. Настолько внезапная, что свет перед нами, казалось, все еще висит в пустоте, протестуя против того, чтобы быть сметенным, а эхо музыки все еще эхом отдавалось в полной тишине.

Медленно зажегся свет на пустой сцене. Я покачал головой — я был не единственным, кто делал это, — и посмотрел на часы. Я был потрясен. Шоу длилось тридцать минут. Куда ушло это время?

Я заказал еще виски, которое было задержано по клубным правилам: не подавать во время шоу. Я понял это сейчас и посмотрел на свою руку, когда пил. Она не дрожала. Но я бы не чувствовал себя так плохо, если бы она это делала. Официант прошел рядом. Я поманил его.

Я сказал: «Вы слышали, что сегодня за мадемуазель Татьяной следили, когда она выехала на работу?

— Да, — сказал он. Его лицо было серьезным и ничего не выражающим. «Я подумал, что лучше всего иметь телохранителя рядом с ее раздевалкой. Он ждет вас, как ожидает вас госпожа. Я кое-что устроил.

— Отлично, — сказал я. Я знаю, когда ко мне обращаются за чаевыми. Я пожал ему руку, вложив банкноту в его ладонь. Затем я допил свой стакан и последовал за его указующим пальцем за сцену.