Во времена Лжепетра многие дворяне выбирали мучительную смерть, но отказывались присягнуть самозванцу. К Лжедмитрию II, напротив, бежали даже представители аристократии. Вряд ли Тушинский вор (такое прозвание Лжедмитрий II получил от своего стана в селе Тушино) в своей роли был убедительнее «Петрушки». Скорее всего, за год произошло разочарование в царе Василии Шуйском. Верность дворян подверглась серьезному испытанию. Как и Годунов, Шуйский терпел неудачи, а его держава – бедствия. Сомнения раскалывали правительственный лагерь, кризис ширился, линия разлома уже проходила не по социальному или географическому принципу, а хаотично, даже разбивая семьи. Известны случаи, когда родные братья оказывались по разные стороны, например, воеводы князья Федор и Яков Петровичи Барятинские. Первый перешел к Лжедмитрию II и управлял от его имени Ярославлем, а второй был воеводой Василия Шуйского.
Серьезному испытанию подвергся институт присяги («крестного целования»). Постоянные «измены» («перелеты») в последний период Смуты сделались для многих дворян привычной стратегией поведения. Так, о князе Б. К. Мещерском его двоюродный брат отзывался следующим образом:
Князь Богдан был в измене у вора во Пскове, отъехал от нас из Орешка, изменил и крест целовал на Ивангород, вору, а преж того, государи, тот князь Богдан изменил, с Москвы отъехал к вору в таборы, и от вора отъехал к королю в Литву, и из Литвы к Москве, и нынеча, государи, тот князь Богдан приехал изо Пскова к вам, великим боярам, в Новгород.
Получается, что князь Б. К. Мещерский с 1608 по 1613 год сменил подданство пять раз. Но если для одних дворян постоянные измены стали нормой, то другие видели в этом причину Смуты: «От таких де перелетов царьства погибают и наша кровь льетца, перелетывели де в таборы, да в Литву, а наша де кровь лилась…»
Впрочем, не только дворяне изменяли присяге и бежали от Шуйского к Тушинскому вору и обратно. Весной 1609 года три московских пушкаря били челом гетману Я. П. Сапеге и просили жалованья, плачась о том, что бежали из Москвы, «пометав свои жены и дети, и все животы свои».
Постепенно обрастая служилыми людьми, Тушинский лагерь приобретал и другие признаки легитимного центра власти. Их происхождение, впрочем, было сомнительным, однако внешние функции от этого не страдали. Большим успехом Лжедмитрия II стало появление в Тушинском лагере Марины Мнишек.
После переворота 17 мая 1606 года вдова первого самозванца вместе с отцом и частью свиты была сослана в Ярославль. Знатная родня Мнишеков не забывала о сендомирском воеводе и ее дочери. Беспокоились о своих родственниках, томившихся в русском плену, и другие польские аристократы. Вопрос об освобождении пленных долго обсуждался на русско-польских переговорах, пока, наконец, Василий Шуйский не согласился отпустить их на родину. Эта договоренность стала частью русско-польского договора о перемирии сроком почти на 4 года, заключенного 17 июня 1608 года. Тот же договор содержал статью, прямо относящуюся к Марине Мнишек и ее отцу. Правительство царя Василия попыталось обезопасить себя от их участия в русской Смуте. Договор предписывал Юрию Мнишеку
того человека, который <…> называетсе князем Дмитром Ивановичем в убитого место, который был на Московском государстве, зятем собе не называть, и дочки своее Марыны за него не давать…
Под таким запретом отец и дочь были отпущены из Москвы со своей свитой и охраной под начальством боярина и князя В. Т. Долгорукова. Вместе с ними ехали и польские послы, заключившие мирный договор. Боярин Долгоруков отнесся к своему поручению без должного внимания. Не доехав до литовского рубежа, отправил бывших пленников дальше в сопровождении приставов и охраны.
Между тем Лжедмитрий II, узнав о выезде Марины из Московского царства, начал рассылать грамоты по западным «украйнам», призывая задержать послов и других «литовских людей». В свою очередь, Ю. Мнишек и послы сами искали встречи с порученцами самозванца. В смоленских лесах посольская свита и шляхта Мнишеков напали на русскую охрану, и дворяне разбежались. Поляки оказались предоставлены самим себе и в итоге вышли на отправленного на их поиски полковника Александра Зборовского.