Катастрофа Московского царства

Находясь на службе у Романовых и вращаясь в кругу патриарших придворных, Григорий Отрепьев хорошо изучил обстановку и нравы двора. Многое узнал он и о смерти царевича Дмитрия в Угличе. «Новый летописец» свидетельствует, что уже в Чудовом монастыре Отрепьев пытался выдавать себя за царевича. Молодой инок будто бы говорил товарищам: «Царь буду на Москве», – «они же ему плеваху и на смех претворяху».

Вопрос о том, как в голове монаха (или тех, кто стоял за ним) возник дерзкий замысел покуситься на царскую власть, является одним из важнейших. Самозванчество имеет древнюю историю, встречается в различные исторические периоды у разных народов. В конце XVI столетия в Европе было известно имя португальского короля Себастьяна, после исчезновения которого появилось несколько лже-Себастьянов, претендовавших на престол. Некоторые современники-иностранцы сравнивали Лжедмитрия I с Себастьяном, однако в Московском царстве вряд ли знали об этой истории. Появлялись самозванцы в XVI веке и в более географически близкой Валахии, но влияние этого опыта на самозванческую авантюру первого Лжедмитрия сомнительно. В первую очередь – в силу традиционной культурной замкнутости Московии. Скорее всего, отечественный самозванец (или авторы этой идеи) пришел к ней самостоятельно.

Франко-аргентинский историк Клаудио Ингерфлом, посвятивший работу русскому самозванчеству, полагает, что этот политический феномен порожден характером верховной власти в Московском государстве – самодержавием.

Крайняя степень сакрализации царя делает его легитимность неуловимой, давая место сомнениям в его подлинности и появлению конкурентов, то есть самозванству. Другими словами, самозванец появляется потому, что есть самодержец.

Ранее такая мысль была высказана российским ученым Б. А. Успенским. Я согласен с тем, что самозванчество является производным от самодержавия. Важнейшая роль сакрализации носителя царской власти проявилась в том числе и в том, с какой быстротой и силой происходил обратный процесс – десакрализации. Чем выше было положение монарха, тем быстрее и болезненнее был процесс падения с этой высоты. Но абсолютизация царского титула и обожествление функций его носителя не могли автоматически породить свободу покушений на нее. Представляется, что концепция «ненастоящего» царя рождалась во время ужасавших современников событий опричнины и политического маскарада, устроенного Иваном Грозным с отречением в пользу Семена Бекбулатовича. Тем более что книжники были к этому готовы, ориентируясь на примеры ложных царей из Священного Писания и истории Византии). Однако главную роль в распространении самозванчества в России в начале XVII века сыграли экстраординарные обстоятельства, и прежде всего – пресечение династии Рюриковичей. Самозванец появился при отсутствии общепризнанных механизмов передачи верховной власти легитимному преемнику. Самозванчество стало выходом из династического кризиса, заменило легитимный механизм, предъявив псевдолегитимного преемника, «сына» прежнего боговенчанного государя.

Смена династии в Московском государстве оказалась крайне болезненным процессом, и Борису Годунову не удалось убедить общество в законности своих прав на престол. Первое серьезное испытание – трехлетний голод – заставило современников думать, что новая династия неугодна Богу, а государь несчастлив. Вариант решения этой проблемы предложил самозванец, объявивший себя «истинным» царевичем. Ложных царей Годуновых предлагалось отвергнуть и вернуться к настоящей, богоизбранной династии. Вместе с тем сам механизм рождения самозванческой идеи в России начала XVII века по-прежнему остается непонятным.

В феврале 1602 года Григорий Отрепьев вместе с другими иноками, Мисаилом Повадиным и Варлаамом Яцким, бежал в Речь Посполитую, где после нескольких неудачных попыток открыть «тайну» своего «царственного» происхождения и «чудесного» спасения нашел признание и поддержку у литовского магната князя Адама Вишневецкого. Успех самозванца был вызван интересом к нему со стороны некоторых литовских и польских вельмож, извечных противников России, стремившихся к войне с ней в надежде на территориальные захваты и военную добычу. Сам Лжедмитрий, стараясь заручиться их поддержкой, не скупился на посулы. Он обещал передать Смоленскую и Северскую земли королю Сигизмунду III и польскому магнату Юрию (Ежи) Мнишеку, у которого просил руки его дочери. Заняв престол, Лжедмитрий I уже не вспоминал об этих обещаниях.