Войско П. П. Ляпунова двинулось из Коломны к Москве 3 марта, «со снарядом и с обозом дощаным». Ныне это расстояние можно преодолеть за полтора часа на пригородном поезде, а ополчению тогда потребовалось две недели. За это время обстановка в Москве наэлектризовалась. В городе регулярно происходили стычки между солдатами и офицерами королевского гарнизона и москвичами, Госевский требовал от посадских сдать оружие, жители города роптали, передавая друг другу слухи о готовящихся расправах «литвы» над православными. Лидером сопротивления был патриарх Гермоген. Его деятельность вызывала все возрастающие опасения и злобу поляков и их русских приспешников. Боярин М. Г. Салтыков потребовал от патриарха, чтобы тот остановил движение ополчения к Москве. «Новый летописец» сообщает, что во время бурных препирательств Салтыков угрожал Гермогену ножом, а патриарх в ответ проклял его. Патриарха взяли под арест, но освободили перед Вербным воскресеньем, когда должно было происходить действо «шествия на осляти». Москвичи ожидали этот день с эсхатологическими настроениями. Повсеместно ходили слухи о том, что во время праздника «литва» будет убивать православных. Напуганные жители даже предпочли спрятаться, избегая участия в церемонии.
Тем временем командование польско-литовского гарнизона, ожидая скорый приход воинства Ляпунова, прибегло к жестким мерам. На въезде в город обыскивали все возы, на улицах снесли решетки, запиравшиеся на ночь от «разбоев», москвичам запретили носить и иметь у себя оружие и даже привозить в Москву дрова. Понять оккупантов можно, дрова – это не снежки, а серьезное средство в уличных боях. Во вторник Страстной недели, 19 марта, солдаты принялись втаскивать дополнительные пушки на Львиные ворота Китай-города и пытались заставить трудиться извозчиков, стоявших на Красной площади. Те отказались, поднялись крик и ругань. Отряд немецких наемников, думая, что началось восстание, бросился на безоружных москвичей. Схватились за оружие и поляки. В Китай-городе началась резня, во время которой погибли до семи тысяч человек. Был убит в своем доме боярин князь Андрей Васильевич Голицын, осуждавший короля, другие дворяне и дети боярские. По свидетельству разрядных книг, иноземцы «Московское государство все выжгли, и в Китае ряды пограбили, и людей в Китае всех высекли и храмы Божии разорили».
Жители Белого города успели подготовиться к нападению и встретили врага при оружии. К тому времени в столице оказались воеводы ополчения князь Дмитрий Михайлович Пожарский, Иван Матвеевич Бутурлин и Иван Александрович Колтовский. Зачем воеводы прибыли в Москву и были ли при них какие-то военные силы, источники не сообщают. Князь Пожарский отбил поляков на Сретенке и вместе с пушкарями с Пушкарского двора поставил укрепленный острожек у церкви Введения Богородицы во храм на Лубянке, неподалеку от своего московского двора. Бутурлин укрепился у Яузских ворот, Колтовский – в Замоскворечье.
Утром следующего дня бояре попытались остановить восставших. Мстиславский и другие, «выехав в Белый город, хотели уговором кровь унять». Но услышали в ответ брань и угрозы: «Жиды вы, как и литва, скоро мы их и вас шапками закидаем и рукавами выметем» (свидетельство польского офицера, участника событий).
По воспоминаниям Н. Мархоцкого,
В тот же день поляки зажгли Белый город. Согласно «Новому летописцу», первым запалил свой двор изменник боярин М. Г. Салтыков. Затем город подожгли в других местах. В то же время на улицах шли жестокие бои. По словам Буссова, роты Якова Маржерета вернулись с боя на Никитской, «похожие на мясников: рапиры, руки, одежда были в крови, и весь вид устрашающий». Возобновились бои и у Введенского острожка, который стойко оборонялся до тех пор, пока не был тяжело ранен и вывезен с поля боя воевода князь Дмитрий Пожарский. Тем временем огонь стремительно распространялся в деревянной застройке. Благодаря этому, пишет Буссов,