Сразу же в спальню прибежали люди. Видимо, охранники.
– Что здесь произошло? – закричал один из них, грубо встряхивая меня за плечи.
– Покушение, – сказал я, зная, что подонку все хорошо известно. – Его превосходительство нужно искупать и переодеть. Через час ему выступать.
Охранник смотрел на меня с ненавистью.
– Разве он в состоянии выступать?
– Это необходимо, – сказал я, разумеется, безразличный к тому, сможет выступать Такибае или не сможет. – Вызовите медперсонал…
И устроившись поудобней в кресле, я крепко заснул. Спал я вовсе без сновидений, видимо, около часа. А потом сразу подхватился.
В спальне все так же горел свет. Кровать была аккуратно застлана, ковер, вероятно, заменили. Подле меня стояла Луийя. Она была в переднике, и я тотчас вспомнил, что именно она вошла в спальню и вызвала охрану. Я почувствовал, что меня будут сейчас хвалить, и я хотел этого. Об убитом я как-то не думал.
– Хорошо, что вы пробудились, – сказала Луийя дружески.
«Во что мне все это обойдется? Такибае обречен. Лучше было, пожалуй, вообще не встревать. Раньше всех гибнет тот, кто больше всех суетится…»
– Молитесь богу, что Такибае остался жив. Иначе вас обвинили бы в убийстве. Все было рассчитано на это. Человек, возвратившийся из лагеря повстанцев, завербован, не так ли?
Она рассуждала вполне логично. «В таком случае, выходит, я спас себя… Спас ли?..»
– По радио уже передано сообщение, что коммунистические агенты покушались на Такибае. Вы понимаете, о каких агентах может идти речь, если сюда, в загородную резиденцию, не может проникнуть даже мышь?
– Тот… опознан? – Мысль о мести забеспокоила меня. «Здесь не рай, здесь самый настоящий гадючник!..»
– Говорят, у него до неузнаваемости разбито лицо. Якобы вы или Такибае…
– Ложь! Такибае долбил ему затылок, но лица не трогал!
– И тем не менее лицо преступника превращено в студень. Думаю, вам понятна причина…
Меня загоняли в тупик. Как бы я ни поступил, что бы ни сделал, я все равно оказывался виновным.
– Все это меня совершенно не трогает. Я здесь случайный человек и сегодня же уезжаю…
– Что вы, – воскликнула Луийя, – все рухнет, если вы не поддержите теперь Такибае! Негодяи сцепились между собой, и мы должны помочь им разоблачить друг друга перед народом!
– Вы думаете, кому-нибудь это надо? Кто-нибудь пробудится?
– Если бы я была убеждена, что никто не пробудится, я бы и не жила вовсе на свете, мистер Фромм. Но я знаю, что природа, вопреки всему, порождает честных людей. В какую бы грязь их ни втоптали, приходит час, когда они бросают вызов. Возможно, их подталкивает личная трагедия. Но это час подлинной жизни, и наш долг – не оставить пробудившихся, поддержать, потому что они и образуют народ. Народ – сообщество, связанное памятью о подвижниках. Всем, кто прозрел и встал на борьбу за справедливость, мы обязаны благодарной памятью…
– Я не хочу даже видеть Такибае!
– Вы непременно должны пойти к нему теперь же! – умоляюще воскликнула Луийя. – Он собирается сделать важное заявление. Необходимо, чтобы рядом был кто-либо из порядочных людей!
– С меня довольно! Я не хочу ни с кем конфликтовать!
– Настоящий писатель всегда живет и работает в конфликте, – Луийя прижала руки к груди. – Настоящий писатель всегда желает совершенства и нетерпим к порокам!..
В кабинете Такибае сидели те, кого я меньше всего ожидал увидеть, – полковник Атанга и посол Сэлмон.
– А, герой, – Сэлмон протянул мне руку. – А выглядит так, будто и мухи не обидит. И вот тебе на – пристукнул отпетого негодяя, сорвал партизанам панихиду!
– Зато позволил нам арестовать по подозрению в заговоре чистоплюйчиков, к которым трудно было подступиться. Мы набили ими пустующие угольные склады. В Куале не осталось яйцеголовых. Народ полностью здоров и готов к выполнению любых распоряжений! – Атангу переполняло самодовольство.
– Господа, – захлопал в ладоши Сэлмон. Так учитель начальной школы привлекает внимание расшалившегося класса. – Нам пора в зал. Сейчас туда запустят журналистов.
– Мы им отвели четверть часа. Они прохрюкают роли и оставят нас в покое. Ваше превосходительство, мы рассчитываем, что вы скажете несколько слов…
– Пожалуй, – хмуро сказал Такибае. Он был сломлен, это тотчас бросалось в глаза.
– Только покороче, – попросил Сэлмон. – Нашими мемуарами они займутся позднее… Час назад мною получено сообщение, что еще двенадцать человек бежали с японских рудников. Предположительно, все присоединились к банде Око-Омо.
– Прекрасно, – сказал Такибае, – чем больше, тем удобнее. Бабочку ловят сачком, а для клопа сачка еще не придумано.
Сэлмон и Атанга переглянулись. Сэлмон взял под руку Такибае, и все мы по парадной мраморной лестнице спустились в большой зал, где галдело уже более сотни человек. В основном меланезийцы – чиновники, полицейские, их жены или любовницы. Были тут и белые, среди которых я тотчас заприметил епископа Ламбрини и Макилви. Были и куальские торговцы и еще какие-то люди с камерами и блицами. Через растворенные настежь двери они сновали из зала на зеленую лужайку и обратно.