Катастрофа

Вслед за тем последовали вещи необъяснимые. Еще накануне о просьбе японцев сообщила газета. Сегодня она извинилась, что поместила непроверенный материал. И японцы отрицают, что обращались к Такибае. Что произошло? Кто зажал уже раскрывшиеся для перебранки рты?

Я был бы не против, если бы черномазые подняли восстание и устроили резню. Революция, пожалуй, дала бы стимул моему творчеству. Я бы запечатлел местных Маратов и тьеров…

Ни Кордова, ни капитан Грей не пожали нам рук на прощанье. Они, конечно, сожалели, что взяли нас на борт, – после той кошмарной ночи…

Первое, что мы сделали, сойдя на берег, – зашли в ресторан. За бутылкой вина подвели первые итоги путешествия.

– Что-то вообще случилось, – предположил Игнасио, осматриваясь, – в это время здесь полно посетителей. – Он выглянул в окно. – Или я плохо слышу? В порту не гудят подъемные краны…

И тут стеклянные бусы на бечевках раздвинулись с перестуком, – в ресторан вошел Верлядски. В полосатой майке и широкополой шляпе. Узнав, что мы ничего еще не слыхали о событиях в Куале, Верлядски распорядился прибавить к нашему счету бутылку вина и цыпленка и с наслаждением приступил к подробному рассказу…

В гостинице я наскоро принял душ и переменил рубашку. Я чего-то ожидал. Телефонный звонок от портье вызвал у меня сильное сердцебиение. Звонил Куина.

– Внизу ждет машина. Его превосходительство желает видеть вас…

Шел сильный дождь, не перебивая запаха магнолий и переувлажненной земли. Все тот же лэндровер протащился на малой скорости по улицам города.

– Поздравляю, – с подобострастием сказал Куина, – вы пользуетесь у адмирала большим кредитом…

Он не договорил, ожидая, что я отвечу. Но я промолчал, раскусив, что ему хочется знать о подоплеке моих отношений с Такибае. Откровенно говоря, я и сам не понимал, зачем я понадобился. Я не жаждал видеть Такибае: у меня были еще свежи воспоминания о встрече с Кордовой.

В гостиной, где мне велено было обождать, внезапно, как от пинка, распахнулась одна из дверей.

– Мистер Фромм, идите сюда!

Я последовал приглашению и оказался в просторной ванной с высоченными потолками – архитектура ушедших столетий.

Передо мной стоял мокрый Такибае. Расправив мохнатое полотенце, он принялся энергично обтираться.

Он не впервые сбивал меня с толку своими выходками. Конечно, это был его стиль. Но я не представлял, что можно было с успехом противопоставить этому стилю.

– Власть тоже знает свой маразм, – говорил адмирал, ерзая полотенцем по пояснице. – Жизнь убога. Что она может дать, кроме лени, постели и алкоголя? То, при помощи чего мы разлагаем людей, разлагает и нас.

– Мы живем в обществе и дышим одним воздухом со всеми… Если вы считаете полезным разлагать массу, то, может быть, кто-либо еще считает полезным разлагать первых лиц государства?

– Даже наверняка…

Он натянул шорты, поерзал, с трудом умещаясь в них, причесался, надел безрукавку. Застегивая пуговицы, повел меня в комнату рядом, прекрасную спальню с окном во всю стену, за которым сыпался перламутровый дождь и чуть проступали столетние эвкалипты.

На резной кровати спала на животе темнокожая женщина. Пурпурные простыни придавали ей живописный вид.

Адмирал похлопал женщину по спине.

– Какой изгиб, мистер Фромм! Черт возьми, мы никогда не успеваем насладиться мгновением. Оно уходит от нас, чем больше мы торопимся. И когда нам представляется, что мы летим вместе со временем, на самом деле мы вступаем в эпоху, которой уже нет в календаре…

Женщина повернулась, щуря глаза. Она была симпатична, эта молодая меланезийка, владевшая гибким, сильным телом.

У окна на низком столе поблескивали хрустальные бокалы, оправленные серебром, – изящество колонизаторской эпохи.

Такибае налил вина. Мы выпили.

– С женщинами я не придерживаюсь ни правил, ни привычек. «Любая теория препятствует наслаждению», – говорил Гёте. Я с ним согласен.

– Вы никогда не были женаты? – я старался не особенно уничижаться – догадывался, что адмирал презирает откровенных льстецов.

– Леонардо да Винчи был побочным сыном. Вот и я делаю побочных в надежде, что хоть один из них будет Леонардо, – отшутился Такибае. И повернулся к женщине, все еще с недоумением осматривавшейся вокруг: – Веселей, Луийя! Выйди под дождь, освежись!

– Под дождь не хочу, – по-английски сказала женщина. – От современных дождей, бывает, вылазят волосы.

– Бывает и хуже, – буркнул Такибае, между тем как женщина, легко соскочив на пол, босиком пошлепала на балкон. – На Бикини вновь испытаны ядерные заряды. Комбинированные, кассетные. Сложная программа… Вы никогда не видели Бикини?.. Ложь, что природа расцвела там еще пышнее, – яйцеголовые дурачат публику. Но мы-то, слава богу, знаем, что к чему… Она разбухла, природа, она стала рыхлой, как опухоль… Взрывы чудовищно меняют равновесие сил. И если один атолл, даже омертвев, получит новые семена и новые семьи пернатых, континент, который расплющат тысячи огненных молотов, никогда не вернется в прежнее состояние…

Такибае сел в кресло и вновь наполнил бокалы.