Однако время этому еще не подошло, провинциал не давал ответа, он спрашивал: – Как вы думаете, что будет с нами? Что вы об этом думаете, pater praepositus?
[43]С нами со всеми, патер Симон, с орденом? – Что он может знать, если не знает предстоятель, зачем он спрашивает его, давшего обет исполнять любое приказание, и он сделает все, что нужно будет сделать – пойдет ухаживать за больными или станет управляющим имением, крестьянские работы ему не чужды. Но мысли провинциала плыли в другую сторону, намного выше и намного дальше. – Сегодня ордену приходится нелегко, – сказал он, – многие епископы думают, будто мы слишком преступаем через преграды, выходим за рамки чистого вероучения, а что это означает, знает ли кто вообще; в Риме собирают жалобы, для светских правителей мы слишком набожны, в миру стараются уклониться от креста – от нашего, а для церковников в нас слишком много светского, понимаете, ведь мы управляем многими странами. Доминиканцы, особенно испанские и португальские, думают, будто мы нарушаем все Божьи заповеди, будто ломаем Церковь, будто допускаем ересь только потому, что хотим, чтобы все те дети Божий в Китае, в Марокко, в России пришли к Богу путем убеждения, при этом остается и что-то старое, этого не избежать, а путь к Богу нужно как-то проторить, наши братья, сыны Доминика, не понимают, что народу нужно при этом помогать,
convincere, non vincere
[44]. – Россия, – подумал Симон, – скорее всего, пошлют в Россию, там, вроде бы, мы желанные учителя. – Что же, нам снова загнать этих людей в леса, к диким зверям, разрушить церкви, бросить поселки, пусть все зарастает, а души оставить язычеству? И это только потому, что им кажется, будто орден действует более победоносно, чем кто-то из них самих? Ведь
convincereсамо по себе и есть
vincere,не правда ли? – Правда, – сказал Симон, глубоко убежденный, что это так. – И в миссионах нам нужны хорошие работники, лучшие воины, – продолжил провинциал. – Патер Симон, – проговорил он и засмеялся, – мы знаем, что вас влечет в бой, как влекло святого Франциска Ксаверия, нам хорошо известно, куда вас влечет. – Китай, – подумал Симон, и сердце его сильно забилось, от волнения он даже встал. – Индии, – сказал провинциал, – отправитесь в Индии, как до сих пор эти страны именуют наши испанские братья, там мы в этот момент больше всего нужны. Вам известно, что мы крепко связаны с сыновьями Игнатия в Испании, что нас с самого начала соединяет с ними самая крепкая связь, сам святой Игнатий Лойола очень интересовался нашей страной, Триестом и Любляной, мы храним драгоценные письма, от которых веет святостью. И в Парагвае много братьев из Крайны, патер Адам Хорват, Иносенц Эрберг, его мы послали из Любляны, многие другие. В парагвайских хозяйствах большие стада, очень много дела, мы создали государство, какого еще не было на свете, с небольшим преувеличением можно сказать – державу Иисуса, во Франции говорят, что там у нас теократия, правильно, весь мир – это теократия, Иисус – правитель, а в парагвайских землях – особенно, там Евангелие шествует победно. – Спасибо, – сказал Симон, – я сделаю все, что только смогу. – Знаю, что сделаете, – ответил провинциал, – а для начала вы должны выучить испанский язык, вам это будет нетрудно, ваша латынь превосходна, выучите вы и язык индейцев, но для этого хватит времени, мы надеемся, его будет еще много, возможно, до конца вашей жизни. – Когда мне ехать? – спросил Симон. – Завтра, – сказал провинциал строго, – завтра в Триест, там уже собрались отцы-иезуиты, приехавшие из Вены и Милана. Время не ждет, – сказал он решительно, – сгущаются темные тучи, португальский двор требует, чтобы орден ушел из Парагвая, они оказывают сильный нажим на генерала
[45]в Риме, на папу Бенедикта, поэтому нужно отправляться в дорогу и в сражение не только за души людские, но и за орден, да, патер Симон, за орден. Будьте отважны, но слишком не рискуйте: кто опасность любит, голову погубит.
Симон подошел к столу и поцеловал провинциалу руку. – Этого не нужно, – холодно сказал провинциал, – я ведь знаю, чего вы боялись – что я пошлю вас в какую-нибудь больницу исповедовать, перевязывать раны, очищать все от гноя и человеческого дерьма. – Я бы повиновался, – сказал Симон. – Знаю, – ответил провинциал, – вот поэтому я и посылаю вас в Парагвай, вы никогда не нарушите обета, Бог с вами, я благословлю вас, патер, склоните голову, еще много раз вам придется ее склонять. – Провинциал перекрестил его отеческой рукой:
in nomine Patris
[46].