Катарина, павлин и иезуит

Вот так в одно прекрасное утро иная Катарина, совсем непохожая на прежнюю, в сопровождении Амалии оказалась в Добраве, под взглядами, сверлящими ее округлившийся живот; она подошла к отцу, сидящему под «Благословением дому», и внезапно из ее глаз хлынули слезы, наконец-то поток так долго сдерживаемых слез полился по ее лицу, но не из-за встречи с отцом, у которого был какой-то отсутствующий, блуждающий взгляд, появившийся с тех пор, как тот самый буковый сук, знамение свыше, упал ему на голову, слезы полились из ее глаз, когда ей сказали, что умер Арон, старый пес, он долго ее ждал, часто лежал перед дверью в ее комнату, потом умер от старости и – еще вероятнее – от тоски. Она-то знала, что и от тоски тоже, ведь псы умеют тосковать, у них такие глаза, преданные и печальные, гораздо более печальные, чем у людей, самое худшее заключается в том, что она его никогда не увидит, и на небесах – тоже, псы не могут попасть на небеса, где ее мама Нежа, туда им нельзя, хотя Катарина считает, что у них есть душа, тот, кто хоть раз заглянул в глаза собаке, не мог не увидеть этого.

50

Священник, писавший хронику люблянского иезуитского коллегиума, в июне тысяча семьсот шестьдесят первого года сделал следующую запись: «Из Граца к нам прибыл Симон Ловренц, наш многократно испытанный брат. Тринадцать лет назад он выдержал здесь послушничество и все испытания, заслужив многие высокие похвалы. Он был послан в парагвайские миссионы, чтобы там благодаря своей непоколебимой вере, блестящим знаниям и решительному характеру помогать в деле распространения Евангелия и действовать в соответствии с целями и Конституцией ордена иезуитов. В миссионе Санта-Ана он был помощником тамошнего супериора Иносенса Эрберга, последний был также направлен туда из нашего Дома, и в Парагвае, во время переселения индейцев, заразился от них опасной болезнью и умер от ее последствий, отважно выполняя свой долг во славу Божию. После роспуска португальских миссионов патера Симона Ловренца захватили в плен вражеские португальские солдаты и вместе с другими братьями увезли в Лиссабон, где он неожиданно попросил разрешения о выходе из ордена, два года спустя это было ему разрешено. После долгих скитаний он оказался в Кельне, где попросил повторно принять его в орден и был послан в Грац. По решению провинциала Граца он был вновь принят в Дом первого испытания, как в таких случаях предписано Конституцией, в этот период он был неоднократно допрошен тамошними церковными и светскими властями в связи с некоторыми событиями во время его паломничества в Кельн, которое он предпринял, дабы снова обрести подлинную веру и душевный покой, но именно на этом пути он еще хуже обременил свою душу и нарушил заповеди Божий наихудшим способом, совершив самый главный и вопиющий к небесам грех. В Граце он плохо переносил условия в Доме первого испытания и через три года попросил, чтобы его перевели в Любляну, сюда, где он начал свой путь, он хотел бы именно здесь дождаться quattuor hominum novissima. [150]По правилам ордена его должны были изгнать уже через год, однако орден иезуитов сжалился над ним. Так через тринадцать лет брат Симон снова вернулся к нам в качестве послушника. Хотя он уже не может принести ордену пользу, ему, тем не менее, было присуждено звание временного коадъютора, в том числе и для того, чтобы под надежной защитой ордена, в покаянии и смирении, его беспокойная душа без искушений и помех внешнего мира искала путь к прощению. Его главное занятие – забота о капелле святого Франциска Ксаверия, судя по всему, он способен хорошо справиться хотя бы с этим делом».