Катарина, павлин и иезуит

Крестоносцы, кающиеся в монашеских облачениях, бичующие самих себя, фарисеи в красных шапках, Пилат на коне, пажи, процессии ангелов, несущих символы Господних мук: чашу, мошну с цехинами, веревки, меч, бич, столб, облачение, гвозди и клещи, губку, лестницу, корону и живого петуха, который прокричит для того, кто от Него отречется. От Него, которого бичуют и оскорбляют, кого утешает ангел с небес; здесь носильщики в красных одеяниях, облачениях кровавого страдания, и безжалостные иудеи – краинские парни, которые хорошо знают свою работу, один из них стоит, широко расставив ноги, и поигрывает плетью из бычьей жилы над Его коронованной головой – по Его лбу течет струйка крови:

Эй, братья, смотрите: эта плеть
За один удар раскромсает ему спину.
Ну а если еще разок ею огреть,
Укокошит насовсем, словно скотину.

В тишине на спину Иисуса падает несколько ударов, привязанный к столбу человек кричит, голос у него громкий. Второго иудея это приводит в сильное возбуждение, он из Верхнего села, в руках у него бич, дрожа от нетерпения, он бросается вперед и отталкивает первого иудея, который, как ему кажется, размахнулся сильнее, чем ударил, удар получился слишком слабым:

Отойди, дай и мне ударить его тоже,
Я за один раз сдеру с него кожу.

И он ударяет привязанного по спине, так что у того лопается кожа и из-под нее выступает кровавое месиво, под стеной большого каменного амбара, где разыгрывается действие, внезапно раздается одобрительный шум мужских и женских голосов; он так велик, Иисус, кто не захочет ударить Его бичом? Стегани Его, – кричит какой-то мужчина, – ведь он тебе ни сват, ни брат, – и толпа начинает хохотать, а парень из Верхнего села еще раз изо всей силы наносит удар по окровавленной спине, он выпил слишком много водки, рука у него сильная, а этот у столба, виноват, кто-то должен быть виноват, хотя бы в чем-то, он весело скалит зубы, когда бичуемый всерьез, на этот раз, без сомнения, совершенно всерьез кричит и бессильно повисает у столба, стена амбара – это иерусалимская стена, стражи порядка и капуцины бегут к помосту, который носильщики поставили на землю, гости на трибуне встают, – распни его, – кричит женщина, стоящая рядом с Катариной, – ударь его. Horribile flagellum [149]еще раз со свистом опускается на спину несчастного человека, прежде чем у второго иудея вырывают из рук бич. Второй иудей из Верхнего села удивлен: в чем дело? – вопрошают его покрасневшие глаза, в которых отражается недоумение, – я что, слишком сильно ударил? – Растревоженная толпа, которая не может понять, хочется ли ей остановить бичевание или, наоборот, принять в нем участие, в давке опрокинула лестницу, чаша покатилась по брусчатке, под ноги кричащему стаду, петух, которому предстояло трижды пропеть, испуганно забил крыльями и заметался под сводами, копыта застучали по городской мостовой, вновь зазвонил колокол, иерусалимские колокольни закачались, Катарина прижалась к стене, она старается удержать слезы, среди этой внезапно рассвирепевшей орды, этого моря, волны которого беспорядочно ударяют то туда, то сюда, она зовет на помощь Катарину из Александрии и Катарину из Сиены, зовет маму Нежу, агнца божьего, чтобы та уберегла ее дитя, она видит, как качаются колокольни, видит сидящих на небесах старых краинских святых – Приможа и Йожефа, Роха и Томажа, они сидят на облаках среди ангелов, обеспокоенно переговариваются между собой и качают головами, видя свою одичавшую паству, которая вновь готова ударить и вонзить нож, бичевать и распинать на кресте; внезапно она чувствует, как чья-то рука хватает ее и тянет в боковую улочку; – Амалия, – говорит Катарина, – ты видела Золотую раку? – Видела. А сейчас молчи, – говорит Амалия, – сматываемся. – Они бегут к городским воротам, через мост, прочь из города, среди маленьких, низких домишек они отдыхают, – какие дикие люди здесь живут, – говорит Амалия, – я провожу тебя в Добраву.