Катарина, павлин и иезуит

«Он и сейчас в хороших руках», – сердито подумал Симон. И он был прав. Ибо с тем же неистовством, с каким когда-то в Добраве она голодала, чтобы стать тонкой, как пергаментная бумага, и с той же силой, с какой позже запихивала в себя еду, так что превратилась в круглолицую толстуху, с тем же исступлением она сейчас решила, что должна вылечить это ворчливое существо с половиной головы. До сих пор она думала, что нужно куда-нибудь пристроить его, только бы от него избавиться, сбросить с плеч этот тяжелый и надоевший груз, теперь же она была полна решимости вылечить больного. Она привязывала ему на раны сухие грибы и сухие сливы, к тонкой пленке на месте бывшего глаза прикладывала полотно, намоченное в масле из персиковых косточек, которое купила у сторожа в Тутцинге, она умывала его отваром ромашки, залила водкой корень валерианы и давала ему пить настойку. Он пил ее с удовольствием, ведь это полезно для сердца, так же охотно он жевал и табачную труху, замоченную в водке, хотя все время ругал эти народные средства и требовал настоящего врача, у которого будут настоящие лечебные порошки и мази из венских аптек. Она покупала все лекарства, известные в этих краях, особенно рыбий жир, который здесь необычайно ценили. Одна женщина научила ее, как приготовить из сосновой смолы, воска и сухой черники мазь для раненой и обожженной кожи. Виндиш принимал ее заботы с ворчливой благодарностью и без возражений вынимал гульдены из ларца, который они захватили с собой, немного хуже он воспринимал ее решение не только вылечить его, но и изменить его духовный мир. Она рассказывала ему о значении молитвы, посредством которой человек может разговаривать с Богом, о ранах нашего Спасителя, страдавшего за нас больше, чем кто-либо из живших на земле людей, даже больше, чем Виндиш, потерявший свою красоту и мучающийся из-за этого, привлекательность обманчива, и красота – пустой звук; она рассказывала ему о душе, гораздо более важной, чем красивое лицо, о потустороннем царстве, где обитает единственная подлинная красота – красота неба, именно ей принадлежит королевство звезд, блестящее украшение Господних высей; там, но и на земле тоже, красота души вознаграждается щедрее и достойнее, чем при императорских дворах, даже если ты – полковник, но там, на небесах, это звание не имеет цены, потому что в ином мире души богаты и полны света, который они получают прямо от Него. Она рассказала ему все, о чем узнала на школьных уроках, когда они читали священные книги и разговаривали о них, поведала все то, что сама об этом думала. Ему казалось, что с его душой дело обстоит так же, как с душами всех солдат, с ними Бог наверняка обращается немного иначе, с большим терпением.

Виндиш слушал Катарину, иногда немного ворчал, однако ее мягкий голос успокаивал и усыплял его. Если он до сих пор и соприкасался с такими вещами, то только тогда, когда церкви было необходимо благословить их христианское императорское оружие и с помощью епископов в золотых мантиях, с помощью ладана и возвышенных песнопений испросить помощи в том, чтобы это оружие было победоносным. Она рассказывала ему о Золотой раке, которая хранится в Кельне, и о святых пеленках, находящихся в Аахене. Теперь он не смеялся над этим, по крайней мере, потому, что картина, которую рисовала перед ним Катарина, картина, изображавшая Золотую раку, окутанную облачком ладана, окруженную множеством людей в золотых одеяниях, напоминала ему императорский двор, где ему когда-нибудь все-таки вручат награду; изуродованную половину лица он спрячет под шляпой; ее рассказы успокаивали и усыпляли его. Кроме того, он любил народную песню о Марии из Венгрии, которая утопила паромщика, не желавшего перевозить людей за «спасибо», за небесный трон, а только за золотые талеры и серебро. Такая Мария ему нравилась, ему казалось, что он ее понимает. Так Катарина лечила капитана Франца Генриха Виндиша, человека, которому она когда-то желала погибели и смерти, а теперь, словно ребенку, пела колыбельную о Марии и паромщике.