Кащей и Ягда, или небесные яблоки

Что было людям всего дороже — что вода с небес текла в их подставленные ладони или — что Перун наконец их расслышал, расслышал и просьбе их внял? На этот вопрос не может быть правильного ответа, потому что неправилен сам этот вопрос. Внял Перун — и хляби разверзлись. Расслышал — и окропил, омыл землю, и вошел, и сделал ее плодовитой. И оттого, что их бог снова был с ними, люди прыгали, точно дети, а дети, будто взрослые люди, падали на мокрую землю, катались по ней и ее целовали. А дождавшись, когда наконец появятся лужи, Заяц, Утя, а следом и Щука, и Ягодка, а следом и Жар стали в них прыгать, весело топать ногами, и даже Удал, даже Яся, даже Сила, кузнец, вскоре последовали за ними — слава Перуну, луж хватило на всех.

Лишь один Родовит стоял неподвижно, опирался на посох и глядел в деревянные лики. В то, как сильно они изменились. Прежде иссохшие, суровые, мрачные, боги смотрели теперь без прежней угрозы. Строгость осталась. Но жесткая складка между бровей Перуна ушла. И у Мокоши то недоброе, что таилось в двух глубоких морщинах у рта, вдруг разгладилось и исчезло.

И впервые за три этих лета ощутил Родовит, что тоска, превратившая его сердце в ком засохшей земли, — по княгине Лиске тоска, — отступает. Не отступает — смягчается. Оттого ли что боги снова были к нему добры? Оттого ли что Ягодка, ловко прыгавшая по лужам вместе с другими детьми, но насколько же их ловчее, лукавее, веселее, прелестнее, каждым движением своим, каждым взглядом повторяла княгиню Лиску? Не взяла она материны черты целиком, как берет их, к примеру, медвежонок у мамы своей, медведицы. Но повадкой, оглядкой, улыбкой и статью была она в мать. И так ему хорошо ее было видеть сейчас, что стоял Родовит и не знал — это ливень один или вместе с ливнем и постыдные слезы плутают в морщинах, сбегаются в бороду. И чтобы постыдное это скорей оборвать, обернулся князь снова к Перуну:

— О ты, — прошептал, — чье имя вымолвить разом не хватит сил, ибо в имени твоем — мощь, а в милости твоей — жизнь, научи, как еще мне благодарить тебя?

А только на том мир стоит, что у каждого племени есть свои боги. И они, как умеют, стараются для своих. А иначе было нельзя объяснить, как смогли степняки обойти все их дозоры.

Страшный крик «степняки» донесся сквозь ливень, сквозь грохот Перуновой колесницы. Дети с женщинами сразу же бросились в лес, как бросались всегда, только слово это заслышав. Крик принесся от Селища. И оттуда же мчался к капищу лошадиный табун. А потом стало видно, что гонит его Ляс, сказитель, почти обезноженный столетний старик. И вместе с ним Дар, гончар, тоже древний, седой, хромоногий. К хвостам нескольких лошадей оказались привязанными мечи, по полдюжины к каждому. Разобрали их во мгновение ока. Вскочили на худосочных коней. И кони, вдруг позабыв про бескормицу, вспомнили радость ветра и круговерть, и отчаянность боя, и понесли своих седоков так быстро, как в три этих лета ни разу еще не носили.

Им вслед, обессиленные, сидящие среди капища, щедро поливаемые дождем, смотрели два старика, Ляс и Дар, а еще смотрели они друг на друга и думали каждый про каждого: «Неужели этот древний старик, который уже и дышит едва, только что мог бежать? Не иначе как Мокошь своей властной рукой держала сейчас его нить».

2

Степняки хотели отбить у людей Родовита скот. За ним и пришли. А при стаде коров оказалась Веснуха, ее был черед в этот день находиться при стаде. Схватили они Веснуху, связали, поперек коня положили — тоже добыча. Все случилось быстро, легко. Предводитель степняков был доволен. Он оглянулся — поодаль, на кустистом пригорке, на небольшом, коренастом коне, сидел его семилетний сын, будущий воин. Сидел неподвижно, непроницаемо, бестревожно, будто варан под палящим солнцем сидел. И только большие его глаза, обычно быстрые, дерзкие, смотрели зачарованно, пылко. Мальчик гордился отцом, он им любовался. И в ответ на это отец ловко, крест-накрест разрубил своей саблей струи дождя.

Первым людей Родовита увидел наставник. Он таился на том же пригорке, в высоких кустах, рядом с маленьким князем. Но смотрел мудрый старик в сторону чистого поля. Оттуда, сделав немалый крюк, воины Родовита неслись сквозь потоки воды, — казалось, что это сама кипящая под ногами их тощих коней стремнина, несет их вперед.

— Эгер герга! — в отчаянии крикнул наставник. — Эгер! Герга! — и приподнялся в седле. Рукой он указывал в сторону чистого поля. Но степняки, как один, посмотрели назад. Они были уверены, что светловолосые люди станут преследовать их со стороны поселения.

— Эгер герга! — в ужасе закричал и маленький князь.

Но прежде, чем степняки, воинов Родовита увидели угнанные коровы. Увидели, в страхе шарахнулись, побежали, ворвались в ряды степняков, смешали их, дерзко прорвали, сбросили двух седоков, а одного из коней оставили со вспоротым брюхом лежать на земле.

Следом обрушились на степняков воины Родовита.