Кащей и Ягда, или небесные яблоки

Испугалась, вскочила Ягодка, стала от брата пятиться, а он новой струйкой огня на нее дыхнул — узкой, длинной, и прожег ей подол, и колено немного обжег.

Послюнявила Ягодка ладонь, потерла ею колено и услышала:

— Ягода! Жар! — это Мамушка спохватилась, прибежала пропавших детей искать. Потому что нельзя никому отлучаться, когда люди и боги между собой говорят.

За одну руку Ягодку ухватила, другой рукой Жара взяла и обратно их к капищу повела:

— Как не стыдно! Как можно! Перун видит всё!

Идет Ягодка, чуть хромает, не заплакать старается. А Жар вприпрыжку бежит, на сестру зеленым довольным глазом посматривает.

— Камень, дай огонь! Огонь, выйди из камня! — это кузнец Сила возле жаровни сидел, огонь развести не мог.

Увидел детей Родовит, крикнул:

— Жар! Сынок, пойди, помоги! Ты же можешь!

Вырвал свою руку у Мамушки Жар, грудь от важности выпятил. Подбежал к жаровне, воздуха в себя побольше набрал да как дунул огнем — так поленья и запылали.

Закивал Родовит:

— Спаси тебя бог, сынок!

И люди этому тоже обрадовались, улыбаться змеёнышу стали:

— Храни тебя Перун!

Быстро дым от поленьев до бычьего мяса добрался. Бычье мясо пробрал и вот уже к небу сизым запахом потянулся. Взялись тогда люди за руки и стали маленькими шажками по большому кругу ходить. А внутри этого круга Родовит посохом потрясал:

— Тот, чье имя вымолвить разом не хватит силы! О великий Пе…

— Пе… пе… — затянули мужчины.

— …рун! рун! рун! — с трепетом выдохнули женщины.

И Ягодка вместе с ними, как ни болело колено, потому что иначе нельзя:

— …рун, рун, рун!

— Мы — твои люди! Ты — наш повелитель! Окропи же, омой свою землю! Войди в нее! Осчастливь! — и застыл Родовит, и к небу обе руки воздел, и голову к небу закинул.

4

Видели, нет ли люди своих богов — вот до сих пор нерешенный вопрос. Но в том, что боги своих людей видели и о каждом их шаге знали, нет никакой загадки. И мольбы их слышали, и ароматы их жертвенных приношений вкушали. А безмолвствовали боги оттого, что хотели своих людей испытать. Больше Мокошь хотела, а Перун бывал ее капризам послушен.

Среди небесного сада стоял большой колодец из камня. Не вода в том колодце плескалась — синее небо. А в дни жертвенных приношений, — не синее небо — тучные ароматы. Опустит Мокошь в небесный колодец серебряную бадью, к губам ее поднесет, испробует аромат принесенного в жертву животного и Перуну бадью передаст. Вкусит Перун из бадьи и морщины на суровом его лицо разгладятся.

Было так и сейчас. Сначала из бадьи отведала угощения Мокошь, но все равно сказала с насмешкой:

— Их безропотность не от ума!

Потом вкусил из бадьи Перун. Огладил усы, улыбнулся:

— Безропотность — их лучшая добродетель!

Но Мокошь не унималась, хотя и взяла у него бадью, и с удовольствием снова вкусила:

— Стрибог сотворил их из слишком грубого вещества. Их глиняные головы пусты до трескучего звона! Отчего бы им не пойти и не поклониться Дажьбогу, чтобы он их не жег своими лучами, чтобы остался хоть на день под землей? Отчего бы им к Велесу не пойти и не поклониться: пусть хотя бы болотной воды им дал или речку подземную к ним наверх отпустил… Почему? Потому что глупы!

— Потому что, — рассердился Перун, — они чтут мой закон! Потому что Дажьбог должен быть всякий день в небе, а Велес всякий день под землей! — и бадью у Мокоши не взял — выхватил. Зачерпнул пахучего дыма, отхлебнул его и сказал: — Всё! Больше испытывать Родовита не буду! Нет у меня в Родовите и в его людях сомнения! Так и знай! Моя колесница ржавеет. Мои кони истосковались без ветра! — и так громыхнул бадьей о колодец, что вздрогнула Мокошь.

И люди внизу, на земле, расслышали этот грохот и посмотрели в ясное небо с надеждой — не первый ли это гром?

Закусила губу, обиделась Мокошь, и тут же пряди вокруг лица зазмеились.

А Перун уже твердо вышагивал по небесным пригоркам. Он шел к долине небесной реки. Там паслись его кони, там же стояла и железная колесница.

5

Не ливня страшилась Фефила. От ливня было легко укрыться в норе. Она и сидела сейчас у норы, готовясь в ней пережить непогоду. Черные тучи наползали на синее небо, а сверху, по тучам, уже громыхал в своей колеснице Перун. Но нет, не от близости грозного бога перехватило у Фефилы дыхание. От чего-то другого. Но от чего?

Почему-то дрожало не только небо, дрожала еще и земля. И воздух тоже дрожал и пах чужими конями. Чужими конями и чужими людьми на них! Охнув, — не потому что ливень обрушился сразу, а потому что эти чужие люди были совсем уже близко, — Фефила сорвала лапкой сухую травинку, от волнения перетерла ее в труху и мокрая, всклокоченная, растревоженная, полезла в нору.

Степняки

1