Карты судьбы

Не звук, не стон, не вздох — но я круто обернулся, чувствуя, как шевелятся волосы у меня на голове.

Рука Габи, вытянутая вдоль тела, слабо шевельнулась. Я шагнул к ней, проваливаясь на бескостных ногах, дотронулся до горячего запястья.

— Грудда! Где вы все? Сюда!

Альберт умер, вернув Габи жизнь. Но не вернул здоровье. Были дни, когда она металась в бреду и кричала от боли, пытаясь сорвать с лица повязку. Были, когда лежала неподвижно — бледная, тихая, — и я то и дело брал ее за руку, чтобы убедиться, что она еще жива. Я потихоньку изжил лекарей и сиделок и все делал сам — перебинтовывал, кормил, поил, мыл, переворачивал, смазывал пролежни, ревниво следил за тем, чем ее пичкали, опасаясь, что она вновь уйдет от нас.

От меня.

До сих пор не знаю, сколько это продолжалось. Но однажды я открыл окно в сад, и навстречу мне протянулась цветущая ветка. Пришла весна. Я повернулся к ней спиной и стал смотреть на Габи. Отросшие волосы разбросаны по подушке, кожа едва ли не белее бинтов, тонкие ладони смирно лежат вдоль исхудавшего тела.

Я принес цветущих веток, чтобы изгнать из комнаты запах болезни. Приподняв Габи, Грудда поила ее из ложки. Как ни старался я ступать бесшумно, Габи услышала и повернула голову. Спросила тихо:

— Альберт?

Грудда отвела руку с питьем и посмотрела на меня. Я, кашлянув, сказал хрипло:

— Нет.

Ее улыбка — слабый отблеск прежней улыбки Элджи — медленно погасла. Запекшиеся губы плотно сомкнулись, и я увидел новую — горькую — морщинку на гладкой коже. Грудда мягко опустила Габи на подушки, осторожно ступая, вышла из комнаты. Я понял, что и с этим мне придется справляться самому.

Я молча устраивал ветки в вазе. Пару раз они упали, и только тогда я заметил, что мои пальцы дрожат. Габи окончательно пришла в себя, начав узнавать нас. Теперь жди вопросов. Самое тяжелое, оказывается, еще предстояло.

Подойдя к кровати, я увидел оставленное Груддой питье.

— Надо допить, Габи, — сказал негромко.

Габи сделал несколько глотков и сомкнула бледные губы. Я опять уложил ее, расправил волосы.

— Весна, — сказал я, — чувствуешь запах? Пора выздоравливать, Габи.

— Весна? Я так долго… а…

Я ожидал вопросов об Альберте, но услышал другое:

— А кто меня лечил… ухаживал…

— Все понемногу, — небрежно сказал я. — Твои родственники пичкали тебя всякими колдовскими снадобьями. Так что спи и не заставляй их ждать твоего выздоровления.

Я был рад вдвойне, что Габи теперь почти все время спала — она набиралась сил и не задавала вопросов. Заодно отсыпался и я.

Однажды утром я открыл глаза и понял, что моя подопечная не спит. Она лежала тихо, дышала ровно, но голова ее была повернута в мою сторону — казалось, Габи разглядывала меня сквозь повязку.

Поняв, что я проснулся, спросила — ровно, спокойно:

— Асмур, у меня нет глаз?

— Да, Габи, — сказал я тяжело.

— И Альберт умер?

— Да. Кто тебе сказал?

— Никто. Я знаю.

Она отвернулась и ни в этот день, ни в многие другие не сказала уже ни слова.

Я успел только ударить по ножу кулаком. Нож выпал из ее рук, но, стоя на коленях на постели, Габи крикнула:

— Я все равно убью себя! Все равно!

Вне себя от ярости, я сунул к ее лицу окровавленный кулак и заорал:

— Да! Делай это! Делай, что хочешь, вспарывай себе живот, перерезай горло! Убивай себя, если тебе плевать, что Альберт умер, чтобы ты жила! Убивай!

И вылетел из комнаты.

Прошло часа два, прежде чем я успокоился и опомнился, и пожалел о своих словах. Пятнистый Асмур, вздыхая, положил широкую тяжелую морду мне на колени, и, помаргивая, смотрел на меня грустными золотыми глазами — глазами Элджи. Я похлопал его по выпуклой башке. Поднялся, взяв за колючий ошейник.

— Пойдем-ка навестим хозяйку, парень.

Я протащил его, упирающегося и огрызающегося, по лестницам и коридорам, распахнул дверь и провозгласил с порога:

— Догадайся, кто пришел к тебе в гости!

Габи, лежащая калачиком на кровати, подняла напряженную голову и сказала изумленно:

— Но это Асмур!

«Два Асмура», — мрачно подумал я. Мой тезка сорвался с места, ликуя и скуля, бросился к хозяйке, становясь на дыбы и прыгая вокруг кровати так высоко, что я испугался, как бы он не ушиб голову о потолок. Габи смеялась, загораживаясь руками. Я с трудом успокоил пса — он прилег у кровати, улыбаясь и часто двигая раздвоенным языком. Свесив руку, Габи гладила его густую шкуру.

— Расскажи мне… про Альберта, — наконец попросила она.

Слушала молча. Лицо ее было неподвижным.

— Гива сказала, что ты никого не подпускал ко мне. Все делал сам. Так?

— Просто возвращал тебе долг, — сказал я быстро. — Ты ведь тогда тоже лечила меня.

— Дай руку. Не ту, порезанную…

Я не перевязал ладонь и теперь, после борьбы с псом, у меня снова шла кровь. Габи подержала ее на весу. Помолчала:

— Я должна… Позови. Позови их всех. Пусть это будет твой первый Королевский совет.

Они собрались — собрались все, кроме умерших. Недавно вернулся наш старший брат Артон, долго странствовавший и ставший во многих мирах знаменитым бардом и сказителем. На совете я увидел в первый раз и Анкера — молодую копию Арона, только более молчаливого и легко краснеющего.