Карты рая

Впрочем, в ситуации, в которой находился Хейл, эта замечательная способность была бесполезна. Отсутствовали слушатели, готовые оценить его язвительность, зато вокруг хватало существ, воспринимающих только аргументы силы. Была глубокая ночь — впрочем, теперь в этом мире всегда была ночь, — в небесах светила полная луна и горели созвездия, названия которых никто не помнил ввиду полного исчезновения астрономов. В этом мире сбылось древнее пророчество, гласившее, что в назначенный срок произойдут страшные события, сфинкс засмеется, время остановит бег свой и жизнь иссякнет на земле. Сфинкс, засмеялся, события пошли по намеченной программе, и теперь этот мир населяла только нежить, ведущая друг с Другом нескончаемую войну, в которой, как и в ядерной войне, не могло быть победителей — только по противоположной причине. Изредка, если в этот мир являлся непрошеный и вызывающе живой пришелец, вся местная нежить, повинуясь необъяснимому, но устойчивому инстинкту, объединялась против него, обычно с самыми фатальными для чужака последствиями.

Хейл давно утратил представление о количестве испепеленных демонов, напоминающих то дикую помесь павианов и летучих мышей, то комбинации человеческих тел с головами представителей животного мира, ходячих мертвецов в разной степени разложения и сошедших с. постаментов статуй. Если с демонами неплохо справлялись заряды сконденсированной магии, то на статуи можно было воздействовать только выстрелами из гранатомета, благо таковой тоже имелся.

Хейл был обвешан оружием, хотя оно имело более чем странный вид. Такое снаряжение мог придумать какой-нибудь волшебник, которому в кошмарном сне привиделся вооруженный до зубов пехотинец двадцать первого века. Чего стоило одно только устройство, метавшее тусклые магические огоньки, со стволом в виде головы грифона. Торчащие во все стороны отростки навевали смутные ассоциации с исхудавшей сучковатой дубинкой. Но армейский автомат оно все-таки тоже напоминало.

Хейл миновал территорию, застроенную хорошо сохранившимися храмами разных богов, вид которых подтверждал, что вымершие аборигены любили животных больше, чем людей. На некоторое время его оставили в покое статуи и демоны, но атаковали мумии. Это были не привычные нам по музеям кроткие покладистые мумии, неподвижно разглядывающие потолок сквозь завалившиеся глазницы. Напротив, эти мумии вели очень активный образ существования и были страшно агрессивны. Инстинкт самосохранения у них отсутствовал напрочь, так же как и представление о рассыпной тактике, поэтому они норовили атаковать скопом, как зулусы английскую армию в девятнадцатом веке — приблизительно с теми же последствиями.

Они не были особенно опасны, но чуть дальше Хейл опять встретил статую. Ростом с пятиэтажный дом, она поднялась из вырубленного на склоне горы сиденья и двинулась на человека со спокойным видом, говорящим, что топтать гранитными ступнями незваных пришельцев для нее дело не новое и вполне привычное. В довершение неприятностей у Хейла неожиданно кончились гранаты. Последней из них он успел отстрелить статуе ногу, но ее это не смутило, и она запрыгала в его сторону на единственной оставшейся, подобно Джону Сильверу, одноногому моряку. Мимоходом отбиваясь от последних настырных мумий, Хейл отступал, отстреливаясь сгустками октаринового сияния, которые производили на статую не большее впечатление, чем рождественские хлопушки на тяжелый танк «Челленджер». Хейл затравленно оглядывался в поисках какого-нибудь укрытия, когда статую наконец проняло. Она остановилась, задумчиво постояла на единственной ноге, потом, издав звук наподобие «ух!», с грохотом развалилась, подняв облако пыли.

Переведя дыхание, Хейл оглянулся. Издавая не лишенный приятности запах, вокруг тлели обрывки погребальных бинтов. Грохот развалившейся статуи затихал в окружающей пустыне. Кругом не было ни одной живой души, что неудивительно, и не осталось нежити, что, напротив, было непривычно. Хейл постоял еще немного, настороженно прислушиваясь и проверяя впечатления. В небесах, все на том же месте, что и несколько часов назад, светила луна — с некоторых пор в этом мире было вечное полнолуние, — и Хейл слышал только тишину, тишину и ничего, кроме тишины. Тогда он извлек из-за пазухи потертую на сгибах бумажную карту и, сориентировавшись на местности, двинулся к крайней со стороны пустыни пирамиде.

Увязая в песке, он добрался до нее примерно через час. Конечная цель пути была видна отчетливо — чернеющий на фоне звездного неба огромный сфинкс, изваянный из известняка и выветренный сезонными ветрами. Несмотря на усталость, Хейл ускорил движение.

Сфинкс был как сфинкс, в меру огромный, в меру выветренный. Чтобы выйти к его голове, Хейлу пришлось обогнуть занесенный песком постамент. Если бы кто-нибудь следил за выражением его лица, то заметил бы, как напряженное ожидание сменилось недоумением и едва ли не тяжелым разочарованием.

— Так! — произнес Хейл, выйдя к голове изваяния. — А я-то думал, что он умеет разговаривать.