Картежник и бретер, игрок и дуэлянт

Но меня куда-то везли в то время, когда служба во всех присутствиях закончилась, чтобы через время некое переместиться в храмы Божии. Семья моя, свято соблюдая православные обряды, особой религиозностью никогда не отличалась, поскольку предки мои, насколько мне было известно, добывали хлеб насущный не серпом да цепом, а мечом да шпагой. Такой способ деятельности во благо Отечества необходим и достоин, однако по самой сути своей он как-то не совсем, что ли, совмещается с постулатами Нагорной проповеди. И "не убий" для воина - завет относительный, и "не укради", и "не возжелай", и многое другое: а la guerre comme а la guerre ("на войне как на войне"). А потому я, грешный, о Пасхе узнавал тогда лишь, когда в нашем доме начинало пахнуть куличами. И в тот вечер подумал вдруг: уж не в церковь ли меня везут ко всенощной?..

Однако здание, подле которого меня из арестантской кареты высадили, на храм Божий мало походило. Менее, скажем, нежели армейская шинель на поповскую рясу. Да и сам подъезд с застывшими часовыми тоже.

Поднялись на второй этаж по пустынной лестнице, прошли в залу с двумя настенными зеркалами в бронзовых рамах и изящной, совсем уж не казенного вида мебелью. Мой сопровождающий, велев обождать, исчез за тяжелой, бронзой отделанной дверью, и я замер подле одного из зеркал. Потому замер, что в зале этой парадно-приемного вида оказалось целых два генерала и никак не менее дюжины штаб-офицеров, не обращавших, впрочем, на меня, жеванного казематами арестанта, ровно никакого внимания.

Из-за той двери, за которой скрылся мой крепостной офицерик, вышел молодой жандармский капитан и остановился перед зеркалом в шаге от меня.

"Франт, - подумал я нелюбезно. - Ишь охорашивается, крыса жандармская..."

- Обращение - ваше высокопревосходительство, - вдруг шепотом, но вполне явственно сказал этот франт, по-прежнему глядясь в зеркало. - Почаще, он это любит. Не задерживайся с ответами - подозрителен. И не вздумай изворачиваться, он многое знает. Лучше умолчи. Так безопаснее.

И пошел себе к выходу, на меня так ни разу и не взглянув.

Но сказано-то было для меня! В этом не могло быть никаких сомнений, и сердце мое прямо-таки теплой волной обдало: "Живо! Живо ты еще, братство офицерское, живо!.."

И вспомнил тут я, что при формировании голубого Жандармского корпуса многих армейских офицеров переводили в него помимо их желания. Повелением простым переводили. Те, кто мог, сразу же в отставку подавали, ну, а те, кого одна лишь служба кормила, у кого родовое поместье - с гулькин нос или сестер незамужних куча, тем некуда было деваться. И напялили они голубые мундиры на верные армейские сердца...

Неожиданно дверь распахнулась. Мой надзирающий офицерик выглянул:

- Проходите.

Я мятый свой мундиришко одернул, шагнул за порог и очутился в огромном кабинете. Освещен был лишь стол да круг подле него: два кресла, что ли. Стены в сумрак уплывали, но фигура в генеральском мундире, восседавшая за столом, выделялась от этого еще отчетливее. И я рванул к ней с места строевым шагом.

- Поручик Олексин, ваше высокопревосходительство! Честь имею явиться!

Генерал, глаз от бумаг не оторвав и на меня не глянув, бросил отрывисто, по-сановному:

- Садитесь.

Я поспешно сел, замерев на краешке кресла. Бумаги листались неторопливо и вдумчиво. Совершенно беззвучно при этом, будто сами собою перепархивали.

- Когда, каким образом и где именно познакомились с Александром Пушкиным?

- В Кишиневе, ваше высокопревосходительство. Был сослан туда за дуэль.

- За дуэль? - Генерал впервые поднял на меня бледные, безмерно усталые глаза. - Какая по счету?

- Первая, ваше высокопревосходительство.

- И чем же она закончилась?

- Прострелил ногу гвардии поручику Турищеву, ваше высокопревосходительство!

- А он пальнул в воздух, - с укором сказал генерал. - Неблагородно поступили, Олексин.

- Иначе поступить не мог, ваше высокопревосходительство. Турищев оскорбил даму.

- Даму? Это меняет оценку.

Генерал оставил бумаги. Откинулся к спинке кресла, и лицо его ушло в тень.

- Затем прибыли в Кишинев. Кто представил вас Пушкину?

- Никто, ваше высокопревосходительство. Занимались фехтованием у одного местного мастера. В конце концов я счел возможным лично представиться Александру Сергеевичу под тем предлогом, что мы с ним - земляки.

- После чего вы затеяли новую дуэль.

- Так точно, ваше высокопревосходительство, о чем весьма сожалею.

- И с кем же на сей раз?

- С Руфином Ивановичем Дороховым. Исключительно вследствие собственной невоздержанности.

- И кто же был вашим секундантом?

- Майор Раевский, ваше...

- Майор Владимир Раевский, - почему-то с некоторым удовлетворением отметил генерал.

- Так точно, ваше высокопревосходительство!

Я уже сообразил, что меня допрашивает сам шеф жандармов Александр Христофорович Бенкендорф. Но пугало меня не это. Я очень встревожился, что он спросит, кто именно меня познакомил с Раевским, и я вынужден буду назвать Пушкина. Однако генерал сказал совсем иное. И - весьма неожиданное:

- Дуэль на шпагах - скорее спорт, как говорят англичане. Ковырнули друг друга и разошлись. Так оно и было?