Карли сын Чакана (биографическая повесть)

Алты, не мешкая, принялся за стряпню. Опустившись на колени, он торопливо месил тесто, вовсю работая маленькими кулачками. Увлекшись, а может, и оттого, что песок глушил стук копыт, Алты не заметил, как к нему подъехал Поррук-бай. Отдуваясь, он тяжело сполз с коня. Алты подбежал к нему и взял коня под уздцы. Увидев, как грозно хмурится бай, подпасок оробело залепетал:

— Здравствуйте, бай-ага! Как здоровье, бай-ага?..

Бай не ответил на приветствие. Поигрывая плеткой, хрипло спросил:

— Куда подевал баранов, мерзавец?..

Алты затрясся всем телом.

Дело в том, что три дня назад над пустыней пронесся сильный ураган. Чабана не было — ушел за продуктами, с овцами оставался один Алты. И из отары, которую он пас, исчезло два барана. Может, заблудились, может, их волки съели — кто знает? В такую непогодь все могло статься.

Когда чабан вернулся, Алты бросился на поиски пропавших баранов. Искал двое суток, но тех и след простыл. Подпасок хорошо знал нрав Поррук-бая: или задаст ему добрую трепку, или взыщет убыток. А бараны стоили трехмесячного заработка Алты! Мальчик решил было бежать, но чабан успокоил его: «Разве ты виноват в этой пропаже? Буря виновата! Такие бури не одну овцу выщипывают из отар. Конечно, для бая всегда чабан виноват, на то он и бай. Но ты уж положись на меня. Если Поррук-бай потребует, чтобы ты возместил ему ущерб, я сам с ним потолкую».

Но чабан, как на грех, был сейчас далеко, а Поррук-бай, это по всему было видно, не с добром приехал: уж сполна спросит с Алты за пропажу! Не надеясь на пощаду, мальчик дрожащим голосом пробормотал:

— Бай-ага… уж я искал, искал… Как в воду канули!.. Я… я два дня их искал…

— Искал, говоришь? — Бай, прикусив нижнюю губу, взмахнул плеткой. — Не нашел, говоришь? — Плетка со свистом обрушилась на плечи Алты. — Значит, плохо искал… плохо искал… плохо искал!

Ременная плетка в клочья разодрала халат подпаска, багровые рубцы вздулись на обнажившейся коже. Алты молчал, стиснув зубы, но вскоре, обессилев от боли, рухнул к ногам Поррук-бая. Тот пнул его.

— Падаль!

Когда Алты, придя в себя, открыл глаза, то увидел, что бай сидит возле костра, скрестив ноги. Рядом валялась миска. Тесто расползлось по песку. Этого уж Алты не мог стерпеть! Он приподнялся на песке. Глаза у него горели. Бай тоже встал, в ярости сжимая плетку.

— Что глазами зыркаешь, волчье отродье? Погоди, я тебе задам!

Страх у Алты сменился злостью и отчаянием, ему сейчас все было трын-трава! Он поднял с земли свой чабанский посох, угрожающе крикнул:

— Попробуй подойди!

Рядом с баем Алты выглядел совсем крохотным и щуплым, но посох, который он держал в руке, был увесистый и лицо подпаска пылало такой отчаянной решимостью, что бай попятился, опустив плетку.

— Я еще с тобой разделаюсь…

Алты крепче сжал посох:

— Только тронь — голову размозжу!

Две пары глаз с ненавистью впились друг в друга. В глазах подпаска пламенело бесстрашие. Не выдержав его взгляда, Поррук-бай отвернулся. С этим волчонком опасно связываться, еще и вправду проломит голову своей палкой. Или, того хуже, бросит отару, и был таков! И кто знает, что случится с отарой, пока он, Поррук-бай, будет искать другого подпаска.

Бай через силу улыбнулся:

— Алты, сынок, ты уж не держи на меня сердца. Сам знаешь, когда я распалюсь, лучше не попадаться мне под руку. Моим детям тоже от меня достается. Ай-яй, прямо собачий характер! Сам от него страдаю, да ничего не могу с собой поделать. Не сердись на меня, Алты, я ведь в отцы тебе гожусь. Уж прости меня, грешного!

Лживая речь бая еще пуще разозлила Алты. Он плюнул на посох, вскинул его на плечо, круто повернулся и зашагал прочь.

Бай, стараясь придать своему голосу смиренность и умильность, закричал ему вслед:

— Алты, сынок! Постой! Куда же ты?

Подпасок на ходу обернулся, размахнулся, метнул в бая свой посох, но не попал: посох, подпрыгнув на песке, угодил в костер, расшвыряв тлеющие угли.

Поррук-бай громко выругался.

А подпасок все удалялся: вскоре его маленькая фигурка растаяла в туманном, морозном воздухе…

4

Алты шел и шел куда глаза глядят. Его худые чокаи то приминали пожухлую траву, то вдавливались в песок.

Пустыне, казалось, не было ни конца ни края. Холмистые места сменялись низинными, густо поросшими саксаулом и другой растительностью, просторные голые такиры [4] — равнинами, с чахлой, скудной колючкой, равнины — сплошными песками. Алты полагал, что весь мир — это Каракумы…

Чтобы хоть на глазок определить, где он находится, Алты поднялся на высокий холм, огляделся. Слабый ветерок поджимал к горизонту серые тучи. На небе белесо засияло солнце, но его лучи не грели. Легкий морозец щипал щеки Алты.

Кругом ни души. Куда ни глянь, всюду пустыня, унылая, однообразная. Казалось бы, тут можно ориентироваться только по солнцу, но Алты вырос в пустыне. Он был опытным путником, зорким следопытом, издали мог отличить овцу от барана, по следам угадывал, кто здесь прошел и давно ли. Растения, барханы — все подсказывало ему, куда идти. Если бы даже его оставили в песках с завязанными глазами, Алты и то добрался бы до дому.