Карл Либкнехт

В этом заявлении Либкнехт открыто проповедует братание солдат на фронте. Разве авторам обвинительного акта не известно, пишет Либкнехт, что «начальникам нередко приходится с револьвером в руках гнать солдат в бой? Что не только отдельные и мелкие части, но сплошь и рядом крупные воинские части отказываются, далее принимать участие в этой кровавой бойне, в штурмах и т. п.; что в позиционной войне у немецких солдат очень часто завязываются почти товарищеские отношения с противником, что против этого братания приходится издавать специальные приказы по армии и что с ним борются частыми переводами воинских частей с одного места на другое?».

Не забудем, когда и где Либкнехт пишет эти слова: в 1916 году, — в военной тюрьме Вильгельма Второго!

«Обвинение укоряет меня в «уничижительном отношении к нашим храбрецам». Это я-то уничижаю их! Тем, что призываю их выйти из своего теперешнего недостойного состояния? Тем, что я беспощадно раскрываю им глаза на те бессовестные злоупотребления, которые проделывают над ними их правители, и на то, как унижают их правящие ими при помощи трехстепенной системы выборов?

«Могу ли я почитать своим долгом служение империализму, объединившему в себе все силы, враждебные пролетариату?..

«Я, принципиально отвергающий классовое общество, войну и милитаризм, не признаю никаких заповедей и запретов, которые идут вразрез с моим политическим и общественным долгом, в том числе и заповеди: «Убивай ближнего»…

«Я знаю, что со мною мыслит заодно множество пролетариев на фронте и в тылу, на родине, и что число их все растет. Канцлер недавно пригрозил, что «с тем, кто стоит за Либкнехтом, народ сведет счеты после войны», — я же уповаю, что народ сведет счеты совсем не с нами, а с другими, — и, надо надеяться, полностью и не дожидаясь конца войны…»

Таков. этот замечательный документ, каждое слово (которого — вызов империалистским разбойникам и призыв к братьям по классу.

В заявлении от 11 июня 1916 г. Либкнехт просто «дразнит» цепных псов вильгельмовской юстиции: «Еще раз повторяю выраженное мною 29 мая удивление по поводу того, что обвинение вдвойне ослаблено. Как ни старались доказать, что я только пытался совершить преступление, но на самом деле не совершил его, это совершенно не удалось».

«К чему такая сдержанность после того, как найдено было возможным предъявить ко мне обвинение по § 89 угол. ул. и § 57 воен, ул.? Еще раз требую, чтобы обвинение было последовательным и держалось по крайней мере приведенных им пунктов обвинения»— кончает это заявление Либкнехт.

20 июня Либкнехта под конвоем троих (агентов уголовного сыска и члена военного суда в закрытом наглухо автомобиле везут на его квартиру, чтобы дать ему возможность разыскать материал, в котором он нуждался для судебного процесса. На завтра же Либкнехт пишет новое заявление суду, где в ярких красках описывает поведение «охраны» на квартире у обвиняемого и заодно предсказывает, что самый процесс судьи, конечно, захотят вести (при закрытых дверях.

«Причины этого прятанья от света вполне понятны. Сам я чувствую потребность в свете, но меня не запугают и мраком» — кончается это заявление.

21 же вечером он посылает обширное «дополнительное» заявление, в котором вновь «дразнит» судейских псов. «Посмотрим, соберется ли наконец обвинение с духом и признает ли «государственную измену» совершенной». Далее следует подробное описание голода, свирепствующего в дорогом отечестве, переполненных тюрем, издевательств над солдатами. И все это — в самом резком, в самом бичующем тоне…

* * *

Наконец, приближается день «суда».

Либкнехт знает, что суд будет «закрытым», что говорить не дадут, а сказанное во всяком случае не будет (застенографировано. И вот он изготовляет специальное письменное заявление военному суду, написанное просто, ясно, вразумительно, — так, чтобы его понял каждый рабочий. Из него необходимо привести побольше выдержек.

«Брошюру «Идите на майский праздник» и летучку (того же содержания) я раздавал в Берлине и его окрестностях в конце апреля и 1 мая с. г. Брошюра выпущена в двух изданиях с вымышленным названием типографии.

«Вне Берлина сам я не раздавал листков, но знал, что они раздаются, и был очень доволен этим. Ответственность за распространение я принимаю на себя.

«Точно так же принимаю на себя всю ответственность за содержание брошюры и летучки; касательно происхождения их отказываюсь давать сведения.

«На Пасху я был и Иене. Подробностей сообщать не желаю.

«Солдатам я брошюр не раздавал. Но ничего не имел против такой раздачи, ждал и желал, чтобы брошюры и летучие листки попали также и в руки солдат.

«В демонстрации на Потсдамской площади принимало участие около 10 тысяч человек, которые были разделены полицией на три процессии и оттеснены в Линк-Кетенер и Кениггретцерштрассе.

«Были там и солдаты.

«Я неоднократно кричал: «Долой правительство!», «Долой войну!» Даже и после того, как меня арестовали.