Карл, герцог

«Герцог мертв», – последним провозгласил влекомый стадным чувством монах-расстрига из Далмации на языке родного местечка. Понятно, что оповещал он в первую очередь самого себя, потому что среди кондотьеров не было не только ни одного земляка, понимающего его дурацкий далматский говор, но и таких, кто ещё не знал этой новости.

На самом деле, герцог был почти мертв. Он был без сознания, но, строго говоря, вокруг мозга ещё вились золотистые ручейки энергетических меридианов чжень-цзю. Доспехи были разрублены во многих местах, что делало Карла похожим на черепаху, которую сельский доброхот прибил к земле чугунным ломом. Из восьми ран смертельной оказалась седьмая – стилет Джакопо Пиччинино, извлеченный из наручных ножен, насквозь проткнул правое легкое и оно, высвистев наружу воздух, обвисло, словно использованный целлофановый пакет. Добраться до легкого было нетрудно, так как ребра герцога были выворочены ударом полуторного меча Силезио, вторым по счету.

Прежде, чем потерять сознание, Карл не терял его мучительно долго. Шестой удар был нанесен сапогом Силезио. Любовно заточенная оковка в виде головы жука-оленя впилась в скулу Карла и, разорвав кожу, воткнулась в кость. Этот глухой, глубоководный звук Карл вполне отчетливо услышал, несмотря на то, что ему было больно.

Вот тут-то и пришел спасительный травматический шок. Издавая неромантические хрипы и захлебываясь черной венозной кровью, Карл лежал на снегу, когда Силезио, уперев свой окованный башмак в герцогскую грудь, совершил вожделенный акт мародерства. «Три брата» скрылись за пазухой. А Пиччинино, довольный тем, что перстень поддался так сразу и так легко, прикончил Карла, перерезав ему горло. Как ни странно, в этот момент Пиччинино двигала признательность.

7

Это был столбняк. Д’Эмбекур ощутил, что врастает в грязь соляным столбиком, когда выяснилось, а это очень скоро выяснилось, что герцог да, мертв, да, умер, да, навсегда.

Д’Эмбекур испугался. Во-первых, почему-то Маргариты. Её, знаете ли, лицо с каменной слезой, которую она слизнет своим вертким малиновым язычарой – это как капля одеколона в чашке чая. От неё уже загодя сперло дыхание и захотелось не блевать, а именно рыгать, чтобы выбросить наружу весь инфернальный холод.

Во-вторых, теперь он получился главным, отвечающим за весь этот кавардак. Он стал Начальником и от этого бремени просели, тягостно хрустнув, позвонки и ослабели поджилки.

А ещё он смотрел на своего герцога, а точнее на его истерзанное броненосное тело в обрамлении многочисленных, живых струек крови, которые гвоздили Карла к земле, словно канатища лилипутов тело великомученика Лэмюэля, когда он спал на берегу (в одном издании есть такая картинка). Он спрашивал себя: «За что мы его все любили?». И отвечал себе невнятное (мычал под нос). Вроде того, что с Карлом было не так скучно, как с другими. Что рядом с ним чувствуешь (чувствовал, – теперь всё в прошедшем несовершенном) себя мандаринской уткой в райском саду (он умел устроить всюду райский сад и фонтаны), что всё-таки у него был вкус, что он был… он был… смелым и, ё-маё, каким-то как бы безразлично-взволнованным, он был исторической личностью, как Роланд, или даже круче, как Зигфрид (непонятно, кто круче), но, самое ужасное, что Камилла очень расстроится, она так расстроится, что у неё может быть выкидыш (нет, не будет) и что она тоже ничего не скажет, просто продолжит ходить и молчать, она всегда ходит и молчит, а теперь будет ходить в трауре. И Доротея. Она тоже заревет, а после будет цепенеть в его похотливых объятиях, как Галатея, которую для пробы ножей сунули в прокрустово ложе и даже фригидного, алебастрового вздоха не выцыганить ему больше у Доротеи, разве только скрыть от неё, что тот герцог, с которым ты была сегодня, погиб, но разве это скроешь?

Д’Эмбекур провел в прострации восемь минут. Он сидел перед телом на корточках. Пиччинино шутил потом, что на бургундов напала медвежья болезнь, когда они поняли, что к их герцогу писец подкрался незаметно (он повествовал в присутствии дам, приходилось раскошеливаться на разные эвфемизмы), а их новый пахан, сир де Эмбекур, прямо там сел по нужде, не утерпел! (Многие смеялись).

Из-за нерасторопности д’Эмбекура Пиччинино и его веселым друзьям удалось скрыться, причем едва ли не в полном составе. В тот день им определенно везло больше всех.

8

Этого ждали все. Никто не мог сказать точно почему (ни в тот момент, ни после), но каждый в сердце своём знал – да, конечно, только так. И даже герцог Глостер. И даже Александр.

Однако на поверхности – там, где кожа, скулы, форма, брови, глаза, там, где доспехи и руки, продолженные клинками – в смерть Карла поверили немногие. Единицы.