Непонятно было, впрочем, адресована ее реплика тряпке или себе, в последнее время она нередко испытывала хотя и минутную, но самую настоящую ненависть к тому неуклюжему существу, каким становилась, провозившись на кухне несчастных пару часов и ухитрившись при этом устать до изнеможения, до того, что слезы наворачивались на глаза, неуклюжему, неловкому, ронявшему все подряд, бившему без конца чашки и тарелки, чего прежде с ней почти не случалось, протиравшему один перепачканный шкафчик, чтобы тут же пролить какую-нибудь дрянь на другой, да вот сию минуту, перед тем, как за тряпку взяться, дрогнула рука, и яйцо вместо того, чтобы попасть в фарш, оказалось на столе. Иди убирай. Начинала невыносимо ныть спина, заставлявшая мыть посуду поэтапно, сводило пальцы рук, не говоря уже о почти не отпускавшей нудной боли в шее, левом плече, иногда груди, и это болело даже не сердце, чтобы можно было хотя бы свалить свои болячки на окружающих, на нечуткое к себе отношение, на всяческие мелкие беды, на саму жизнь, наконец, нет, ей докучал всего лишь вульгарный остеохондроз, так, во всяком случае, утверждал доцент-невропатолог из клиники, где работала Нара, и причин не верить ему Рита не находила, тем более, что и кардиограмма ничего не показывала. И если б еще все ограничивалось неполадками телесными! Но нет, время от времени она ловила себя на том, что забывает имена и названия, хуже, прочитав книгу, через месяц уже не может толком вспомнить ни сюжета, ни героев, ничего в голове не держится, даже собственные речи, иногда она принималась, как это свойственно людям немолодым, рассказывать во второй, если не третий раз ту же историю, хорошо еще дочери, впрочем, неизвестно, чужой мог и не остановить ее нетерпеливым “ты мне уже об этом говорила”, а просто пропустить рассказ мимо ушей, подумав при этом: “ну склеротичка”…
Она в последний раз заглянула в кастрюлю, надвинула крышку, до того момента приоткрытую, уменьшила огонь и села, но тут же снова встала и отдернула с распахнутого окна занавеску. Жара на кухне стояла невыносимая, собственно, и на улице тоже, хотя время было уже вечернее, та пора, когда начинает дуть обычный для летнего Еревана ветер, не прохладный, конечно, а горячий и пыльный, но все же приносящий хоть какое-то облегчение, но сегодня и ветра вроде не намечалось, и даже сквозняка никак не образовывалось, несмотря на то, что Рита открыла все окна и раздвинула все занавески, какие имела. И это в первых числах июля, в очередной раз подумала она безнадежно… впрочем, жара началась раньше, давно, еще… Когда она ходила на “Реквием” Моцарта? Двадцать восьмого мая, кажется? Билеты были почти дармовые, сто драмов, и народу набилось столько, что было совершенно нечем дышать, после концерта они с Гаюшик еще посидели в летнем кафе напротив, взяли мороженое, холодный сок, но легче все равно не стало. Жуткое лето! Хотя и в прошлом году, помнится, было не лучше. Глобальное потепление в действии? Правда, уверяют, что под этим грозным термином подразумевается всего лишь градус в столетие, но ведь раньше подобной жарищи не бывало… Или просто она стала более к жаре чувствительна, к жаре, к холоду, вообще к погоде. И не только к погоде. В юности ведь смены времен года не замечаешь вовсе, настала весна, и ладно, можно сменить пальто на плащ, да, именно так, главное, что волнует, было б тряпок в достатке, и движения природы позволяли демонстрировать то шубу, то сарафан, а вернее, себя то в шубе, то в сарафане, остальное просто приложение, это после сорока начинаешь замечать почки на деревьях, следишь за тем, как они медленно набухают, потом постепенно разворачиваются в малюсенькие ярко-зеленые листочки… А абрикосовый цвет? Двадцать лет она не подозревала, что невдалеке от их дома растут абрикосы, совсем недавно вдруг увидела белые, сплошь усыпанные цветами ветки низко, прямо перед собой… Собственно, в юности вообще ничего вокруг не видишь, внешний мир смутен и расплывчат, он лишь средство, источник ощущений, настолько сильных, что первичными кажутся они, а не мир, который их порождает. Даже, когда влюбляешься или воображаешь, что влюбена, тебе более интересны собственные чувства, нежели тот, кто их вызывает…