Карьера

— Александр Кириллович… — Тихо начал тот. — Ты понимаешь… Чем это все грозит? Что ты… хочешь затевать?

— Для меня? Чем «грозит»? — Корсаков сделал паузу. — Все тем же — смертью.

— А для меня?

Логинов поднял на старика глаза. Они были больны, доверчивы и просили пощады.

Корсаков отвернулся.

Потом сделал шаг, другой к двери. Так же доверительно, тихо сказал: «А я, может… Умру сегодня! В постели?»

Логинов опустил голову.

— Уходи, уезжай! — повысил голос старик.

Логинов подошел к нему, осторожно обнял его. На секунду ткнулся в седую щетину.

— Какой-никакой, а я ведь… Корсаков! Хоть и старый, древний! Но мужик. Глава дома… Имени.

Он сделал жест рукой, показывая то ли на комнату, то ли имея в виду что-то гораздо большее, чем его дом… И тихо добавил:

— Здесь есть еще кое-что мое… И немало! Моего.

* * *

— Я тебя спрашиваю! — повысил голос дед.

— Не кричи!.. — испугался Генка. Огляделся. — Как это дед добрался по лестнице до его чердака?

— Чего не стрижешься? — уже тише спросил Александр Кириллович. — Вроде бы… Грива нынче не модна?

— Не на что, — огрызнулся Генка. — Подкинь «тенчик» — постригусь! Даже одеколоном освежусь. Рядом с нами в гостинице аж французский завели!

— Тише! Забыл, что дед еще не глухой?! — Старик усаживался глубже в плетеное кресло рядом с Генкиной раскладушкой. — Что? Ушел из грузчиков?

— Откуда?..

— Ты же в Аэрофлоте… Грузчиком был оформлен… На заграничных линиях. Даже — с допуском!

Генка побледнел.

— Кто? Сказал?

— «По своим каналам!» — старый Корсаков попытался не потерять шутливый тон. — Небось на кого-нибудь из отцовских приятелей вышел. Выканючил: «Дядя Миша… Тетя Маша…» Говори, кто помог тогда туда устроиться?

— У тебя же… «свои каналы?» — попытался еще сопротивляться Генка. — У меня «свои»!

— Ну! — стал недобрым дед. — Говори!

— Они сами меня нашли. Сказали… Ну, что я стану самостоятельным… Ну, и бабки, конечно, были нужны!

Старик сидел, упорно глядя перед собой.

Он не видел внука, а только пытался понять — когда же все это было? Не больше месяца-двух назад! А Кирилл и его жена ничего не знали?

Не знали, что Генка, их сын, значит, уже тогда… Попался «им» на удочку? «Обработан»?

Конечно, парень здоровый. Работа — легкая… Международный аэропорт… Всякие там «Кэмелы», «джинсы», «блекфауэры».

Но главное — доступ к вещам… Прошедшим таможню?!

Идеальная биография Генки… Кирилла! Его, Корсакова, имя как прикрытие!

Но чем Кирилл был им так опасен?! Не только же телеграммой, о которой говорил Иван!

Да! Так опасен, что они готовы даже разделаться и с ним. И с Генкой!

— А почему тогда, когда… Вы еще уезжали на юг? За тобой уже охотились те двое?

Генка молчал.

— Почему они хотели… Расправиться с тобой?

Генка поднял лицо — оно было покрыто красными пятнами. Бесслезные глаза горели страхом.

Старик встряхнул внука, и тот, наконец, заговорил:

— Когда грузили контейнер одного отъезжавшего… Он какой-то наш… Но не русский. Контейнер ударился и развалился. А там было…

— Что? Что там было?!

— Ну, всякое… Золотые вещи! Антиквариат… То, что не было в таможенной записке…

— А кто кроме тебя… Это видел?

— Я! И те… двое! В бункере. Там больше ни души не было! Они-то знали, кажется… Что там — не то! Хотя это шло… Ну, в общем, контейнер этот шел не через таможню! А по их каким-то каналам!

Александр Кириллович молчал, опустив глаза.

«Хватит ли у него сил?»

Молчал и Генка.

— Что ты сделал… Тогда? — наконец, тихо спросил дед.

— Убежал! Просто убежал… Домой! — Генка поднял глаза на деда, надеясь на его одобрение. — Мы же собирались уезжать на юг? С мамой… Но эти… так — «Мелкие собаки».

— И ты тоже… «Мелкая собака»?! — не выдержал, сорвался на крик старый Корсаков. — Как ты мог связаться… С такими людьми?! Ты брал какие-нибудь деньги? Вещи! Сигареты?

— Зарплату… я брал! — тоже крикнул Генка. — За то, что на горбу ящики таскал!

— Тебе, что? Не хватало?

— Значит — не хватало! Много… у матери допросишься?!

— Мог бы у меня… Попросить!

Генка только махнул рукой и отвернулся. Старик слышал, что он тихо плачет.

— Чего теперь говорить! — услышал он только еле разборчивые слова внука.

— Не надо… Гена! — старик осторожно положил руку на его голое плечо. — Этим не поможешь. Не решишь!

* * *

Когда Галя утром, часам к девяти, вышла в кухню, ее уже ждал одетый в драповое пальто, с тростью в руках Александр Кириллович. Он сидел у стола, сосредоточенный, хмурый.

— Как «почивали»? — без интереса спросил он.

— Спасибо, — ответила внучка, еще чувствуя утренний озноб после вчерашнего.

— Завтракай. Не торопись. Я подожду.

Февронья Савватеевна уже ставила перед ней кофе, оладьи, сметану, рыбу…

Галя подняла на деда глаза.

— Можно я закурю? — неожиданно спросила внучка.

— Натощак? — удивился старик. И тут же, улыбнувшись, лихим, кавалергардским жестом щелкнул перед ней старинным серебряным портсигаром. На крышке сиял портрет дамы в голубом на чуть потускневшей эмали.

— И я с «вами»? Если разрешите, конечно.

Февронья Савватеевна, не находя слов от возмущения, всплеснула руками.

— Вам? Курить?

— Ничего, мадам! Курил! Почти пятьдесят пять лет! И как видите — здоров и бодр!