Карьера

— А бывает… Удобная или неудобная?! Выгодная кому-то… Или — невыгодная! Тогда твоя Карсьена — была неудобна! До крайности! А теперь?

И напрямик спросил: «Что? Нахабин зашатался? Манаков так просто, в обход всех, сюда тебя бы не отправил? А? Решился? Значит, уже немало козырей… У него на руках?!..»

Он уже не спрашивал Корсакова, а рассуждал сам с собой.

В кабинет осторожно вошел Ратушной.

— В четырнадцать пятнадцать. Завтра. На вилле министра.

Он положил перед послом шифровку.

— Прочти! — Посол не сразу, кивком пригласил Корсакова к столу.

— Значит, «в двадцать четыре часа? В Москву?»

Старик хмыкнул.

— Подпись-то Нахабина! Но ты у меня… Ведь — по другому ведомству? «От соседей»? «Паны дерутся, а у холопов чубы трещат»! — усмехнулся он.

Петр Николаевич поднялся во весь свой немалый рост.

— Нет! Не полезут социалисты в такую глобальную аферу. Слишком дорого им досталась власть!

Корсакову показалось, что эти слова были сказаны для Ратушного…

Когда Ратушной вышел, посол добавил:

— И ты! Мне здесь… воду не мути!

Это походило на выговор.

— Тебе сколько лет? — неожиданно, тише, спросил, Петр Николаевич.

— Сорок пять. Скоро…

— Мальчишка! — вздохнул посол и положил на корсаковское плечо большую тяжелую руку. — Пережди момент! Знаешь, что такое дипломатия? Это искусство долготерпения… Уйдут одни… Куда-то денутся другие… Там что-то сменится! Здесь какая-то новая волна… Тогда и видно будет! — И добавил серьезно: — Не твое время… Не твой раунд! Мой мальчик…

* * *

— Я скромный, скромный, скромный,
Застенчивый насквозь.
Я словно пес бездомный,
Что вынь, отрежь и брось…

Стихи звучали в темном, длинном ангаре, где каждый был поэтом.

Или пил, как поэт!

Или просто пил и «курил травку»…

И все они — совершенно не интересовали Бена!

Тернер лежал на асфальтовом полу. Потом поник, вытянув свое огромное тело на какую-то подвернувшуюся циновку.

Он ругался на нескольких языках. Вставляя то слово, то выражение, что даже Кирилл не мог его понять.

«Да, это был он — Бен Тернер… Собственной персоной!»

На нем были линялые джинсы, майка с вырезом, чуть ли не до пупа, сабо. Голые, грязные щиколотки… Нечесаная, полуседая борода. И пьяная улыбка, обращенная к Корсакову.

— На скромности… Оказывается… Тоже можно делать… миллионы! — наконец-то начал что-то понимать в его болтовне Кирилл. — Все! Что касается миллионов — это всегда большие деньги! Скромность! Фасоны! Дудки, куклы! Фильмы! Идея простая, как надувной шар. Важно только, чтобы миллионы… А лучше бы больше… Как будет больше? — наклонился он к Корсакову.

— Больше — миллиард!

Кирилл размышлял, как увезти отсюда Бена.

— Да! Господи! Миллиарды… Хочешь, я тебя познакомлю с миллиардером? — вдруг потянулся к нему Бен. — С настоящим! Миллиардером? Он стар, как Буриданов осел. А почему он такой старый? Ты не знаешь?

— …Такой я от макушки
И аж до самых пят,
В округе все подружки об этом говорят!

Кто-то свистел в одобрение! Кто-то орал. Кто-то взвизгивал.

Но большинство никак не реагировало.

Но все равно мощный, как шум самолетного двигателя, гул заполнял весь ангар.

— Сегодня… Я — не человек! — признался Бен. Он посмотрел на Кирилла из-под кустистых, уже седых бровей.

И вдруг предложил: «Давай бороться? А? Прямо здесь! Никто не обратит внимания. Ты сильный? Да?»

Он схватил руку Кирилла и хотел было провести прием, но Корсаков легко увернулся от его пьяной атаки.

— Поднимайся. Идем! — тоном приказа сказал Корсаков. — Ты мне нужен…

— Я многим нужен! Президенту США — я тоже нужен! Не веришь? — Бен все-таки поднялся на ноги и теперь нависал над Кириллом, чуть опираясь на его плечо.

— Нет! Ты будешь… Бороться?

Они шли к выходу по длинному, гулкому, пустому коридору. Не оглядываясь, Корсаков чувствовал, что за ними идет кто-то, такой же очень тяжелый и большой… Не меньше Бена, которого ему приходилось почти тащить на себе…

— Я тебе нужен? Ты вспомнил обо мне? Ты еще помнишь? Что есть великий Бен?! — бормотал Тернер. — Вдруг он начал своим могучим басом: — Бом! Бом! Бом! Старый Бен!

— Прекрати! — спокойно сказал ему Кирилл, и тот тут же замолчал, поднеся длинный палец к губам.

Когда они вышли на улицу, Корсаков попытался окликнуть такси.

В это время он почувствовал, что туша Тернера уже не так тяжко висела на его плече.

Он обернулся… И увидел молодую копию Тернера.

Такой же огромный, мускулистый… Почти такое же хипповое одеяние. И главное, копна мелких, еще густых, вьющихся волос… Чуть наивное, интеллигентное выражение глаз, так похожих на трезвого или задумавшегося Бена.

— Не надо такси!

Сын Тернера распахнул дверь длинной, не новой, но очень дорогой машины. Он подсадил отца на огромное заднее сиденье.

«Я скромный, скромный, скромный…» — бормотал Бен из глубины машины и тыкал пальцем в спину своего отпрыска, который привычно и мастерски вел «рыдван» в вечернем беспорядке машин.

— Знаем… Какой ты скромный! — вдруг со злостью проговорил сын Тернера.