Карантин по-питерски

У меня есть один рассказ из сборника «Я – чеченец!», который совсем не про Чечню, а про старушку-блокадницу и современный Санкт-Петербург. Много лет спустя его где-то кто-то периодически опять читает, по нему делали театральную постановку, а одна художница подарила мне написанный под впечатлением от рассказа портрет героини. У меня есть проза и ярче, и громче, и заковыристей, и популярнее, и, может быть, лучше написанная. Но этот рассказ, «Блокада», он самый герметичный.

Остаётся не лучшее, остаётся не совершенное, остаётся аутентичное и герметичное. Человек чувствует.

В бытность свою рок-музыкантом я записал то ли три, то ли семь альбомов. Моя младшая дочь (7 лет) ставит в жёсткую ротацию (по 12 или 20 раз подряд) всегда только один трек:

Наше прошлое, всё, что было, сгорело давно,
Оно было не с нами, мы просто видели это в кино.
Однажды ты проснёшься, и в комнате будет темно,
И никого не будет рядом с тобою, но
Бэйби, подумай о том,
Бэйби, что мы скоро умрём,
Бэйби, и куда мы пойдём,
Когда придёт наше время покинуть свой дом.

Дочь говорит: эх, папа, жаль, что ты сейчас поёшь плохо (и сочиняешь плохо). Но ничего. Записи же остались!

Я не знаю, сколько я написал книг. Может, пять или пятнадцать. Я не считал. Ещё две или три у меня лежат в жёстких дисках неопубликованные. Пора ли по совету Павла Васильевича прикрутить фитилёк, чтобы не коптило? Видимо, да. Но даже если не прикручивать специально, очень скоро он сам прикрутится.

Ведь жизнь уходит от нас гораздо раньше, чем мы уходим от жизни. Так говорил Селин. И литература. Литература тоже уйдёт от нас раньше, чем мы решим уйти из литературы.

12.04.2020

Павел Крусанов:

Видимо, я неточно сформулировал свою мысль, вызвавшую столь живой отклик. Когда я говорил о тиражировании, я вовсе не имел в виду творческие неудачи или какие-либо ещё побочные продукты творческой жизнедеятельности. Скорее наоборот. Дело в том, что автор – целый мир (в случае нашей метафоры – город), входя в который мы удивляемся простору, воздуху, свету, сумраку, бархатной тьме и нескольким прекрасным зданиям, бросающим нам в глаза своё великолепие, так что взор не отвести. Но если этот город весь застроен равнопрекрасными парфенонами, мы там начнём невольно тосковать и задыхаться. Зайдём в один храм, потом в другой – всё прекрасно, талантливо, умно, но в следующий заходить уже не хочется, поскольку количество великолепия превосходит возможности человеческого восприятия, мы становимся слепы на красоту, капризны и придирчивы. Или великодушно холодны: «Спасибо, мы сыты». Можно восхититься изумрудом – даже извлечённым из навозной кучи, – но невозможно восхититься грудой изумрудов, как нельзя питаться одной солью (уже говорилось).

Что мы имеем в итоге? Рич подставился, а все остальные – белые и пушистые.

Что ещё сказать в поддержку разговора? В 1982–1984 гг. я со своими гениальными друзьями-музыкантами подпольно записал три альбома на студии звукозаписи Большого театра кукол, что на улице Некрасова, и в студии звукозаписи Театрального института. Тогда писали на плёнку, на такие здоровые бобины – сантиметров сорок в диаметре. Сделали штук десять копий, потом оригиналы загубила девушка по имени Алла Соловей, а копии со временем разбрелись и осыпались, так и не дождавшись эпохи оцифровки. Сегодня я рад, что это случилось. Если бы они и сохранились, интерес к этим записям всё равно был бы исключительно внутрисемейный. Плюс близкий дружеский круг. Факт личной истории – не более. Своего рода дембельский альбом – были когда-то и мы рысаками. В середине девяностых мы с Лёшей Рыбиным, первым гитаристом «Кино», собрались было перепеть кое-что из утраченного наследия, но подумали и не стали. И правильно. Не потому, что это были плохие песни, а потому, что поменялась эпоха и песни эти уже были никому не интересны, кроме нас. Они сделали своё дело, хотя бы и в отношении нас самих – это уже немало. «То, что было, – живёт, только то, что ещё не родилось, можно мёртвым назвать».

13.04.2020

Александр Пелевин:

В 2009 году с товарищами решили заняться музыкой, вдохновившись «Гражданской обороной», «Красными звездами» и в особенности – проектом «Коммунизм». Записывали дома у друга – из инструментов у нас была акустика, электрогитара, пластиковые контейнеры вместо барабанов и уйма всяких напильников, молотков, консервных банок и прочих подручных средств для извлечения нойза. Это был очень хреновый гаражный панк на мои стихи с медитативным зачитыванием «советских сказок», которые затем вошли в книгу «Здесь живу только я».

Я даже успел показать их Владимиру Селиванову из «Красных звезд» (ныне «Черная ленточка»), с которым имею честь дружить – чисто поржать. Он поржал и сказал, что они в 90-х начинали точно так же.