Капойо

– Я с востока, издалека. Мы тоже причисляем. Когда я говорю о себе дома, то это звучит так: «Аяна из швейного двора олем Лали». Но, если бы я вышла замуж за человека из нашей деревни и переехала бы к нему во двор, то называла бы уже его двор в конце. Если бы он переехал к нам, то про себя говорил бы «я такой-то из двора олем Лали». Некоторые вообще уходят и живут в общем дворе... Отдельно. Такое редко бывает, но одна пара так прожила всю жизнь. Это то, что легко изменяется в течение жизни.

– То есть у вас вообще такого нету, что было бы важнее всего? Настолько важного, что важнее твоих собственных желаний?

Видана свела брови, силясь понять.

– Свобода. Это свобода. Мы не нарушаем то, что у вас называется законами добра и совести, - подумав, сказала Аяна. - Мы не идём против себя и не принуждаем других к такому. Мы не... не запираем людей. Если человеку разонравилось заниматься, к примеру, скотом или стеклом, он просто сообщает об этом и идёт работать в другое место. Родители отпустили меня за любимым, понимая, что иначе я не смогу, хоть им и было очень горько. И у нас никогда не бывает такого, что я видела недавно в одном из больших домов, где кира носит очередного ребёнка, а её кир привёл в детскую нескольких своих побочных детей, причём там был и младенец.

Видана прикинула что-то, глядя наверх, и понимающе хмыкнула.

– Пятерых, – кивнула она.

– Вот. Я даже представить не могу, чтобы муж любой из моих подруг или сестёр пошёл к другой женщине втайне от жены. Да и ни одна женщина не допустила бы мысли о том, что мужчина, женатый на ком-то из её подруг или соседок... Фу. Мне мерзко. Я понимаю, что у вас всё иначе, но это как раз то, что важнее твоих желаний. Это уважение к себе и к тому, с кем ты в союзе. А эта его кира принимала его, зная, что он... творил такие вещи. Я думала, у вас это осуждается!

– Да. Осуждается. А ещё все понимают, что мужчина по своей природе не может долго сдерживать некоторые... желания, которые приходится придержать, когда жена носит дитя. Не все мужчины так сильны! Тем более, что он признаёт ответственность. А развод – дело нелёгкое.

– Я все равно не понимаю. Он же кир, он ведь спрашивал тех женщин разрешения коснуться их! Как они-то могли отвечать согласием, зная, что он женат, и что его жена ждёт ребёнка?

– Мы не знаем всего, капойо.

17. Наряды - это весело

Кимо, Кимате. Он спал, и Аяна тихонько сидела рядом с кроваткой, уткнувшись носом в его шею. Разговор с Виданой и дорога пешком до порта заняли какое-то время, и Иллира нахмурилась, когда невысокий бородатый молодой человек в камзоле и помятой шляпе вышел из экипажа у хлебной лавки и нырнул в тёмную арку, пройдя мимо окон кухни.

– Ты совсем рассудка лишился, Анвер, – удручённо качала она головой.

Аяна пожала плечами, отошла от кроватки Кимата и протянула руки к Иллире, но та попятилась.

– Хочу обнять тебя.

– Я знаю, что ты не мужчина, но не могу заставить себя касаться постороннего человека с бородой. Прости. Сними её, тогда обнимемся.

Аяна хихикнула и сняла бороду.

– Ты выглядишь как странный тощий подросток в костюме взрослого мужчины, и борода кажется самым фальшивым из всего этого костюма.

– Я знаю, Иллира. Но тут мысль о том, что женщина будет в таком виде ходить по улице, всем кажется настолько дикой, что даже мой вид по сравнению с ней – просто детская шутка.

– Да уж. Твой кот приходил. Я не кормила его. Иди, покорми.

Аяна лежала в кровати и слушала, как кот гремит миской с объедками по каменной площадке у окна.

– Ишке, – позвала она его. – Так тебя зовут? Ишке?

Кот, естественно, ничего не ответил. Он прыгнул черной тенью, взвившись дугой над перилами, и растворился в темноте.

С утра Аяна разбудила Кимата, целовала и тискала, пока он не запротестовал, а потом вышла с ним во двор. Она показывала ему жуков и вылетавших из-под штукатурки пугливых зеленоглазых иррео с прозрачными крыльями, похожими на стенки мыльных пузырей, потом с тяжёлым сердцем отдала сына Иллире и побрела к площади.

С неба сеялся мелкий дождик. Проходя мимо двора Перулла, она заглянула к Таште. Тот тянулся к ней. Жаль, пора идти.

– Мой хороший, я обязательно выведу тебя, – сказала она. – Потерпи немного.

Она дошла до площади и направилась к извозчикам, на ходу выбирая, к какому из них сядет.

Извозчик покосился на Аяну, разглядывая её бороду, но ничего не сказал. Она вышла у угла ограды дома Эрке и прошла к боковым воротам. Створки были не заперты, Аяна приоткрыла одну и скользнула внутрь, чуть не оторвав с камзола красивые пуговицы, похожие на шляпки мелких осенних грибов. Она зашла в сенной сарай, сняла бороду, скинула камзол, достала из вороха сена платье, отряхнула и натянула поверх штанов, потом сунула свёрнутый камзол под мышку и отправилась в дом, по дороге зайдя в купальню.

– Ты откуда? – удивилась Саорин, которая набирала воду для стирки в большую лохань. – Я не видела, как ты выходила из комнаты.

– Просто прошлась с утра. Саорин, почему тут никогда не запираются ворота?